Сотворение мира.Книга третья

«Началось! — мысленно воскликнул Юрген. — Сейчас заговорит артиллерия и пойдут танки».

Он прислонился щекой к холодноватому, влажному от росы стволу старой сосны и прошептал, сняв фуражку:

— Да поможет нам бог…

3

Эту летнюю ночь, тихий рассвет и ясное, полное свежести и прохлады воскресное утро Андрей Ставров запомнил на всю жизнь, потому что ему показалось, что в часы ночного одиночества он наконец стал понимать то самое значительное, самое важное в жизни, чего годами не мог понять, но что давно беспокоило его, о чем он догадывался, но никак не мог постигнуть: в чем же заключается это самое значительное и самое важное. Еще в отрочестве, задавая себе вопрос: для чего живет человек, в чем коренится смысл человеческого существования? — Андрей стал без разбора читать все, что нашел на полках огнищанской избы-читальни, вверенной ему, подростку, председателем сельсовета Ильей Длугачом. На этих грубо сколоченных полках оказались роскошные, тисненные золотом фолианты из реквизированных библиотек сбежавших помещиков Пустопольской волости, комплекты старых журналов, библия и евангелие, разрозненные собрания сочинений философов и писателей, книги Ленина и тощие, напечатанные на серой, оберточной бумаге брошюры Политпросвета. Скопище никем не просмотренных книг, на которые Андрей накинулся с жадностью! Поздними зимними вечерами, проводив десяток парней и девчат, которые приходили в избу-читальню потанцевать под залихватское треньканье балалаек, он придвигал поближе чадящую керосиновую лампу, брал с полки очередную книгу и, чумея от остатков стойкого табачного дыма, принимался за чтение.

И чем больше читал, тем больше запутывался — никак не мог ответить на мучительные вопросы: зачем появился в этом мире он сам, в чем главная цель его жизни и жизни отца, матери, братьев, сестры — всех и каждого из огнищан, до одурения работавших на земле? Есть ли у человека душа и если есть, то действительно ли она бессмертна и вечна? По библии и евангелию выходило, что душа у людей есть и, после того как умрет бренное тело — смертная человеческая оболочка, — недоступная видению душа улетает куда-то в прекрасные сады рая или низвергается в мрачные вертепы ада в зависимости от того, как прожил человек свою земную жизнь — был праведником или злодеем. Но кто создал рай и ад, солнце и звезды, землю и все, что живет на ней, — людей, зверей, птиц, деревья, реки? Бог? А какой он, этот бог? Окруженный светоносными лучами белый голубь? Строгий старец с седой бородой? Допустим. Но кто видел этого голубя или старца? Кому и когда довелось запечатлеть их на иконах? Почему пустопольский священник отец Ипполит, бабник и веселый картежник, давая прихожанам в серебряной ложечке смоченные красным вином кусочки просфоры, нараспев произносит слова о том, что вкушающие причастие люди едят тело Иисуса Христа и пьют его кровь? Кому не известно, что просфоры эти печет бабка Варвара, а вино церковный староста дед Ерофей бочонками покупает у приезжих молдаван? Какое же это божье тело? Что это за кровь? Да и к чему это свирепое людоедство?

Евангелие учило людей любви к ближнему, смирению, покорности богу, праведной жизни, душевному стремлению платить добром за зло, ставило в пример сына божьего Иисуса, принявшего смерть, чтобы искупить грехи человеческого рода. Таким образом, Иисус Христос представал перед Андреем как воплощение кротости, чистоты помыслов и деяний, защитником детей, всех угнетенных, бедных, униженных сильными мира сего, образцом для людей, которые ищут истину и хотят стать праведниками.

Стоило, однако, отложить в сторону евангелие, как рука Андрея — в который раз — непроизвольно тянулась к сочинению полунищего французского священника Жана Мелье. Из этой книги ему запомнились едкие, гневные строки о том же Христе: «А наши богохристопоклонники? Кому приписывают они божественность? Ничтожному человеку, который не имел ни таланта, ни ума, ни знаний, ни ловкости и был презираем в мире. Кому приписывают они ее? Сказать ли? Да, я скажу: они приписывают ее сумасшедшему, безумцу, жалкому фанатику, злополучному висельнику… Вот какому лицу священники и учителя приписывают божественность; вот кого заставляют они вас чтить как вашего божественного спасителя и искупителя, — его, который не мог спасти самого себя от позорной казни на кресте».

Жану Мелье по-своему вторил Фридрих Ницше. Этот называл Иисуса Христа «богом углов, богом всех темных закоулков и мест, всех нездоровых жилищ всего мира», «бледным и слабым декадентом-космополитом», чье «мировое царство как было, так и останется царством преисподней, госпиталем, подземным царством, царством гетто».