Сотворение мира: Российская армия на Кавказе и Балканах глазами военного корреспондента

И все никак не мог понять, откуда у наших ребят такое высокомерие по отношению к американцам? Может быть, потому, что нашим солдатам всегда внушали: самый вероятный противник для нашей армии — США, и в войсках уже выработался стойкий комплекс абсолютного превосходства, как у настоящей профессиональной футбольной команды, которая выходит на поле с одной- единственной целью — победить. И только. По крайней мере, подполковник Александр Кошельник объяснял мне это так:

— Наши ребята, особенно офицеры и прапорщики, практически все имеют боевой опыт. Прошли Афган, Чечню, были в Абхазии, Приднестровье… И по профессиональным качествам намного выше американцев. Нестандартная ситуация, внезапный обстрел, они мгновенно оценивают обстановку, рассыпаются по сторонам и начинают стрелять. «Джи-ай» — сразу в панику. Залягут и связываются по рации с командованием: что делать?

Были у нас соревнования с «янки» по поднятию тяжестей, рассказывают десантники. Наш парнишка, ростом в метр шестьдесят, поднял 90-килограммовую штангу 12 раз. Их «рейнджер», махина под два метра, сумел толкнуть ее только шесть раз. После этого наш повесил на гриф еще тридцать килограмм и еще три раза поднял ее над головой.

— Вот и судите. У них мышцы — пластмассовые, гамбургерами накачанные, — говорят десантники. — У нас — упругие и жесткие. На самой примитивной пище выращенные…

— Они, — говорят ребята, — все про нас знают. Одного не поймут, почему мы — нищие, но задиристые и гордые. И никогда не поймут. Потому что душа русского человека — потемки.

— Ладно про потемки, — спрашиваю я. — Как вы относитесь к тому, что дома о вас говорят: кто в Чечне под пулями ходит, а кто-то в Косово отсиживается, «зелень» копит?..

— Мы этой «зелени» не видим, — отвечает старший лейтенант Кобзарь. — А Чечня, она от нас не уйдет. Там заваруха не на год и не на два… Вернемся в Псков, — вряд ли отдохнуть дадут, сразу туда пошлют. Я там уже был раз. Год провоевал. Медаль «За отвагу» получил и досрочное звание. А домой вернулся, сын, ему полтора года было, неделю меня за отца признавать не хотел. «Ты — дядя», — говорит. «А где папа?» — спрашиваю. Он на мою фотографию показывает. Что я пережил в те дни, не передать, хуже, чем на войне. Вот этого я больше ни для себя, ни для кого другого не хочу…

Не дай Бог.

Косовская Каменица

— Приштина

6. Военно-полицейский роман

Они родились и выросли в России,

а полюбили друг друга и нашли свое семейное счастье на Балканах

.

Катя + Сережа

Никогда не думал, что этот ужин при свечах так надолго застрянет у меня в памяти.

Да и те две свечи, что стояли на нашем столе, были вовсе не данью какой-то там красивости или романтике, а просто крайней житейской необходимостью. В четырехэтажном доме практически в центре Европы, на противоположной стороне улицы от пятизвездочной приштинской гостиницы «Гранд отель» и пресс-центра КЕЙФОР, давно не было ни воды, ни газа, ни света. Вот и пришлось нам, трем взрослым людям, коротать вечер за ужином при церковных стеариновых огарках.

Пригласила меня на тот ужин бывшая коллега, с которой мы несколько лет проработали в одной газете. Она сейчас — единственный российский журналист, постоянно аккредитованный в Косовском крае. Зовут ее Катя. Фамилию называть, думаю, не стоит. Друзья узнают ее и так, а другим она ни к чему, — дело не в фамилии.

Впервые мы встретились с Катей в воюющей Абхазии. Я поражался ее отчаянному бесстрашию — она не боялась лазать в окопы под пули «мхедрионцев». Ходила вместе с ополченцами в ночные дозоры на берег Гумисты. Не стеснялась грубых мужицких слов, которых на войне, как грязи. Не пугалась ни крови, проливавшейся на ее глазах, ни рваных ран, ни вывороченных человеческих внутренностей, ни смерти, без которой не обходится ни один бой. И в грязном солдатском блиндаже могла запросто, как будто делала это всегда, опрокинуть стакан-другой чачи — местной огненновонючей виноградной водки…

Абхазские ополченцы называли ее с восхищением «черт в джинсах». А когда я спрашивал, зачем ей все это надо, она вскидывала на меня свои огромные глаза и удивлялась: неужели о войне можно писать, не узнав, что это такое, изнутри.

Потом было много всяких командировок и блестящих Катиных репортажей. Из раздираемого междоусобными войнами Конго, с землетрясения в Перу и Эквадоре, с катастрофы «Руслана» в Иркутске…

И вот мы сидим в ее квартире в Приштине, снятой у спрятавшегося в Белграде серба за двести немецких марок в месяц. На столе, кроме свечей, вино и пиво, свиные отбивные, которые Катя еще пять минут назад жарила на походной плитке с газовым баллончиком, похожей на керосинки пятидесятых годов, отварная картошка, посыпанная зеленым лучком, соленые огурчики, помидоры, горошек… Словом, все, что принято у нас ставить на стол для встречи гостей. И я понимаю, что такой домовитой, хозяйственной и по-женски заботливой и хлебосольной свою коллегу я ее еще не знал.