Сотворение света

Глаза его, так долго носившие метку силы, определяли всю его жизнь. Глаза, сделавшие его мишенью, ходячим вызовом… а потом королем.

Теперь его глаза – оба глаза – были зелеными, почти как молодая листва.

V

– Ты уверен? – спросил Келл, глядя с высоты на свой город.

Он сам считал – нет, он знал! – что это скверная идея. Но выбор принадлежал не ему.

Между бровями Холланда появилась единственная морщинка.

– Хватит спрашивать.

Они стояли рядом на возвышенности над городом. Вернее, Келл стоял, а Холланд сидел на каменной скамье, пытаясь отдышаться. Чтобы взобраться сюда, он потратил все силы, но настоял, что сделает это самостоятельно, и вот теперь, когда они уже был наверху, он продолжал упираться.

– Ты мог бы остаться тут, – предложил Келл.

– Не хочу, – решительно ответил Холланд. – Хочу вернуться домой.

Келл помолчал.

– Твой родной мир не слишком милостив к тем, кто лишен силы.

Холланд посмотрел ему в глаза. На бледном лице, окруженном теперь белоснежными волосами, глаза выглядели невероятно яркими. А самое удивительное, что теперь оба глаза были зелеными. И всё же Келла не отпускало ощущение, что перед ним не лицо Холланда, а маска. Гладкая кожа, за которой прячется Холланд… настоящий Холланд. Прячется даже сейчас. И всегда будет прятаться.

– И все же это мой дом, – сказал он. – Я там родился…

Он не закончил фразу, но Келл и так понял, что он имел в виду.

«Там я и умру».

Очнувшись после своей великой жертвы, Холланд не выглядел постаревшим – только очень усталым. Но это была глубинная усталость, словно место, некогда заполненное магией, теперь осталось пустым. Магия и жизнь сплетены в любом живом существе, но сильнее всего – в антари. Без нее Холланд никогда не будет целостным.

– Не уверен, что получится, – сказал Келл, – теперь, когда ты…

– Но ты-то ничего не потеряешь, если попробуешь, – оборвал его Холланд.

Это была не совсем правда.

Келл не сказал Холланду… Никому не сказал, кроме Рая, и то, потому что был вынужден, насколько велик был причиненный ему ущерб. Когда Холланд отдал свою магию (а и вместе с ней и Осарона) передатчику, связующее кольцо все еще было на пальце Келла, и часть его магии утекла. Он утратил нечто жизненно важное. И теперь при любом действии – вызывая огонь, повелевая водой или работая с кровью – Келл испытывал боль.

Каждый раз ему было больно – саднила рана в самом сердце его существа.

И, в отличие от раны, нанесенной телу, эта отказывалась заживать.

Магия всегда была частью Келла, такой же естественной, как дыхание. А теперь он никак не мог это дыхание толком перевести. Простейшие действия требовали от него не только напряжения силы, но и волевого акта. Усилия воли, чтобы испытать боль. Чтобы страдать.

«Боль – это напоминание, что мы живы».

Так сказал ему Рай, очнувшись, чтобы обнаружить, что их жизни отныне связаны. Когда Келл застал его держащим руку над огнем свечи. Когда узнал о связующих кольцах, о цене своей магии.

«Боль – это напоминание…»

Келл боялся боли, которая с каждым разом казалась все сильнее. Его мутило при одной мысли о ней. Но он не мог не уважить последнюю просьбу Холланда. Келл и так был должен ему неизмеримо много, поэтому ничего не сказал.

Он посмотрел вниз, на расстилавшийся под ними город.

– Где мы сейчас – относительно твоего мира? Где мы окажемся, когда перейдем?

По лицу Холланда разлилось облегчение, быстрое, как всполох света на воде.

– В Серебряном лесу, – ответил он. – О нем говорят, что это место смерти магии. – Он помолчал мгновение – и добавил: – А другие говорят, что это все ерунда, и Серебряный лес – просто красивая старая роща.

Келл ждал, что он еще что-нибудь скажет, но Холланд просто медленно поднялся, опираясь на трость, и только побелевшие костяшки пальцев выдавали, насколько ему трудно стоять.

Другой рукой Холланд схватился за локоть Келла и кивнул в знак готовности. Тогда Келл вытащил нож и порезал свободную руку. Боль от пореза казалась такой пустяшной в сравнении с болью, которой он ждал. Потом антари вытащил из-за ворота шнурок с талисманом Белого Лондона, пятная шнурок кровью, и положил ладонь на каменную скамью.

– Ас траварс, – сказал он, и голос Холланда повторил его слова, как отдаленное эхо, когда они вместе сделали шаг вперед.

* * *

«Боль – это напоминание…»

Келл стиснул зубы от боли и, чтобы не упасть, схватился за первое, что попалось ему под руку. Это оказалась не скамья и не стена, а ствол дерева. Кора его казалась гладкой, как металл. Он привалился к прохладной поверхности, ожидая, когда боль отхлынет, и постепенно ему полегчало. Он оглянулся и увидел небольшую рощу вокруг, и Холланда в нескольких шагах от себя, живого и невредимого. Неподалеку между деревьями бежал ручей – узкая лента воды, а за ручьем поднимались каменные шпили Белого Лондона.