Сотворение света

Он шел по комнате молча, слышал только это скрип-скрип-скрип, потом – БУХ! – врезался в шкаф, потом со скрежетом качнулся железный фонарь, чуть не упал, пыхнул и встал на место, с шорохом покатились свечки по столу.

Нед вполголоса выругался. Как было бы здорово щелкнуть пальцами и вызвать огонек. Но он тренировался битых четыре месяца и научился лишь чуть-чуть сдвигать образцы в наборе стихий, подарке Келла. Поэтому он на ощупь накинул халат и вышел на лестницу.

И содрогнулся.

Тут явно творилось что-то странное.

Обычно он любил всякие странности, везде и всюду выискивал их, но сейчас это было уже чересчур. Пахло розами, древесным дымом, гниющей листвой. Нед шел, и ему казалось, будто воздух становится то теплее, то холоднее. Словно в комнате, где дверь заперта, а окна закрыты, подул сквозняк.

Это чувство было знакомо, он испытал его однажды, когда стоял на улице перед таверной, которая тогда еще называлась «В двух шагах», и ждал, что появится Келл и принесет ему обещанную землю. Нед увидел, как карета на кого-то наехала, услышал, как кучер выскочил на помощь сбитому человеку. Только никакого человека там не оказалось, лишь струйка дыма, да кучка пепла, да легкий запах магии.

Злой магии.

Черной магии.

Нед вернулся к себе и взял церемониальный кинжал, купленный на прошлой неделе у одного из посетителей. На рукояти вокруг ониксовой пентаграммы виднелись руны.

Меня зовут Эдвард Арчибальд Таттл, сказал он себе, сжимая рукоять кинжала. Я третий носитель этого имени, и я не боюсь.

Под тихий скрип ступенек он спустился по шаткой лестнице, а когда очутился в таверне и услышал лишь тихий стук собственного сердца, то понял, откуда взялось это ощущение странности.

В «Пяти углах» было слишком тихо.

Тяжелая, душная, неестественная тишина, как будто комната вместо воздуха наполнена шерстью. В камине за решеткой догорали последние угольки, сквозь щели в ставнях задувал ветер, но ниоткуда не доносилось ни звука.

Нед подошел к парадной двери и отодвинул засов. На улице было пусто – самый темный час, преддверие рассвета. Но в Лондоне никогда не бывает по-настоящему тихо, тем более здесь, недалеко от реки, и он сразу услышал стук каретных колес, далекий смех, пение. Где-то у Темзы играла скрипка, а поблизости мяукала кошка – просила молока, или компании, или что там еще нужно бездомным кошкам. Десятки звуков сплетались в ткань его родного города, и когда Нед закрыл дверь, звуки вошли вслед за ним, просочились в щель под дверью, перетекли через подоконник. Тяжесть отпустила, воздух стал легче, чары развеялись.

Нед зевнул и пошел вверх по лестнице. Ощущение странности постепенно исчезало. Он вошел в спальню, приоткрыл окно, невзирая на холод, и впустил звуки Лондона. Но когда он лег и укрылся одеялом, когда мир снова погрузился в тишину, шепоты вернулись. И, в неуловимый миг на грани между явью и сном, загадочные слова наконец обрели смысл.

«Впусти меня», – шептали голоса.

«Впусти меня».

II

После полуночи возле камеры Холланда зазвучали голоса.

– Что-то ты рано, – сказал тот, что стоял у решетки.

– Где же твой сменщик? – спросил тот, что стоял у стены.

– Люди нужны на лестнице, – ответил тот, что явился. – Эти, со шрамами, все лезут и лезут. – Голос из-под шлема звучал глуховато.

– У нас приказ.

– У меня тоже, – сказал новый стражник. – Нас слишком мало.

Наступила пауза. И в этот миг у Холланда возникло очень странное чувство. Как будто кто-то схватил воздух – точнее, витавшую в нем энергию – и потянул. Слегка. Усилием воли. Качнулась стрелка весов. Еле заметное проявление власти.

– Кроме того, – рассеянно произнес гость, – чего вам больше хочется – глазеть на этого поганца или спасать своих товарищей?

Баланс сместился. Люди встали. Интересно, подумал Холланд, осознает ли этот новый стражник, что же он сейчас натворил? Пустил в ход разновидность магии, которая в этом мире была под запретом, а в его родном глубоко почиталась.

Стражники ушли. Новенький посмотрел им вслед и слегка покачнулся. Когда за ними закрылась дверь, он прислонился к стене напротив Холланда, звякнув о камень железными доспехами, и вытащил кинжал. Поиграл им рассеянно, ставя на кончик, подбрасывая и ловя. Холланд почувствовал, что его изучают, и в свою очередь присмотрелся к гостю. Заметил, как новый стражник наклоняет голову, как ловко его пальцы вертят нож, почувствовал запах другого Лондона в его крови.

Точнее, в ее крови.

Он должен был сразу узнать этот голос, даже приглушенный краденым шлемом. Может, и узнал бы – если бы успел хоть немного поспать, если бы не сидел в тюрьме, избитый и окровавленный. И все равно должен был узнать.

– Дилайла, – произнес он ровным голосом.

– Холланд, – отозвалась она.

Дилайла Бард, антари из Серого Лондона, положила шлем на стол под крюком, на котором висели ключи от камеры. Ее пальцы рассеянно пробегали по их бородкам.

– Это твоя последняя ночь…

– Попрощаться пришла?

– Что-то вроде того, – хмыкнула она.

– Далеко же от дома ты забралась.

К нему метнулся ее взгляд, быстрый и острый, как сталь.

– Ты тоже.