Читаем Сотворение Святого полностью

Я подумал о том, чтобы пойти к Маттео, но отказался от этой мысли. Он знал Джулию до того, как она вышла за меня замуж, и принял бы на веру худшее, что говорили о ней. Как я мог поверить обвинениям этой злобной, завистливой женщины? Я сожалел о том, что близко сошелся с Клаудией, дал ей повод мстить мне. Ох, как жестоко она обошлась со мной. Но я не мог в это поверить. Я так доверял Джулии, так любил ее. Она не могла предать меня, зная, какую страстную любовь испытываю я к ней. Она не могла быть такой неблагодарной. И я так много для нее сделал… но я не хотел даже думать об этом. Я дарил ей любовь и наслаждение и не требовал благодарности. Но конечно, даже если бы она не любила меня, то питала ко мне теплые чувства и не могла отдаться другому. Нет, я в это не верил. Но… если все правда? Господи, если все правда?

Я вошел в свой дворец и внезапно вспомнил про старого мажордома, которого звали Фабио. Этим именем я назвался, когда говорил старому Орсо, что я его новый слуга. Если что-то происходило в моем доме, он знал наверняка. И она, Клаудия, сказала, что об этом знает весь город.

— Фабио!

— Да, мой господин!

Он вошел в мою комнату, и я пристально посмотрел на него.

— Фабио, ты хорошо присматривал за тем, что я оставил на тебя, уезжая в Рим?

— Рента заплачена, положенная вам часть урожая получена, оливки собраны.

— Я оставлял тебе кое-что более ценное, чем пшеничные поля и виноградники.

— Мой господин!

— Я оставил тебя хранителем моей чести. Что ты скажешь об этом?

Он замялся, а когда ответил, голос его дрогнул:

— Ваша честь… не запятнана.

Я тряхнул его за плечи.

— Фабио, в чем дело? Заклинаю тебя твоим первым господином, моим отцом, скажи мне!

Я знал, как он любил моего отца. Он посмотрел в потолок, сцепил руки, едва мог шевелить губами.

— Клянусь моим дорогим господином, вашим отцом, ничего… ничего!

— Фабио, ты лжешь! — Я сжал руками его запястья.

Он упал на колени.

— Господин мой, пожалейте меня! — Он закрыл лицо руками. — Я не могу вам сказать.

— Говори, говори!

Наконец среди стонов и вздохов он вымолвил:

— Она… Господи, она предала вас!

— Ох! — Я отшатнулся.

— Простите меня!

— Почему ты не сказал мне раньше?

— Как я мог? Вы любили ее, как ни один мужчина не любил женщину.

— Ты не подумал о моей чести?

— Я думал о вашем счастье. Лучше счастье без чести, чем честь без счастья.

— Для тебя, — простонал я, — но не для меня.

— Вы из той же плоти и крови, и страдаете вы, как и мы. Я не мог уничтожить ваше счастье.

— Ох, Джулия, Джулия, — вырвалось у меня, а потом я спросил: — Но ты уверен?

— Увы, сомнений нет.

— Я не могу в это поверить. Господи, помоги мне! Ты не знаешь, как я ее любил! Она не могла! Фабио, я хочу увидеть все собственными глазами!

Какое-то время мы молчали, а потом ужасная мысль пришла мне в голову.

— Ты знаешь… где они встречаются? — прошептал я.

Он застонал. Я повторил вопрос.

— Да поможет мне Бог!

— Ты знаешь? Я требую, чтобы ты мне сказал.

— Они думали, что вы вернетесь послезавтра.

— Он придет?

— Сегодня.

— Так! — Я схватил его за руку. — Отведи меня и позволь их увидеть.

— И что вы сделаете? — спросил он, ужаснувшись.

— Не важно, отведи меня.

Дрожа всем телом, он вел меня по прихожим и коридорам, пока мы не подошли к лестнице.

Поднялись по ней и оказались в комнатке с потайной дверью, отделенной гобеленами от спальни Джулии. Я забыл о существовании и лестницы, и комнатки, и двери, а она вообще о них не знала. С открытой дверью требовалось лишь откинуть гобелен, чтобы войти в спальню.

Пока там никого не было. Мы ждали, затаив дыхание. Наконец вошла Джулия. Направилась к окну, выглянула, вернулась к двери. Села на стул, вскочила, вновь выглянула из окна. Кого она ждала?

Джулия закружила по спальне, на ее лице отражалась тревога. Я пристально наблюдал за ней. Наконец послышался тихий стук. Она открыла дверь, вошел мужчина. Невысокий, хрупкого сложения, с длинными волосами цвета соломы, падающими на плечи, и очень белой кожей, с синими глазами и маленькими золотистыми усиками. Выглядел он максимум лет на двадцать. Но я знал, что он старше.

Он подскочил к ней, заключил в объятия, прижал к сердцу, но она оттолкнула его.

— Джорджо, ты должен уйти! Он вернулся.

— Твой муж?

— Я надеялась, что ты не придешь. Быстро уходи. Если он увидит тебя, то убьет нас обоих.

— Скажи мне, что любишь меня, Джулия.

— Да, люблю тебя всей душой и сердцем.

Еще мгновение они стояли, прижавшись друг к другу, потом она оторвалась от него.

— Ради Бога, уходи.

— Ухожу, любовь моя. Прощай!

— Прощай, любимый!

Он вновь обнял ее, она обвила его шею руками. Они страстно поцеловались в губы. Меня она так никогда не целовала.

Крик ярости исторгся из моей груди, я выскочил из тайного убежища. Через мгновение оказался рядом с ними. Едва ли они успели осознать, что уже не одни. Я вонзил кинжал ему в шею. Он со стоном упал, Джулия пронзительно закричала. Кровь обагрила мою руку. Потом я посмотрел на нее. Она убегала от меня с перекошенным от ужаса лицом, с выпученными глазами. Я бросился за ней, и она закричала вновь, но Фабио успел схватить меня за руку:

— Не ее, не ее, нет!

Перейти на страницу:

Все книги серии Классический английский роман

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза