Сотвори себе поддержку

— Ты приди, помолись мне, и сына твоего я спасу…

И старушка эта, богобоязненная и верующая, сходила в свой храм, да только той иконы там не нашла.

И сон опять ей приснился, мол, не там она ищет. И старушка эта побывала еще в двух церквях, а потом узнала про этот храм, который начал уже потихоньку действовать. И вот пришла она в него, а на стене висит эта икона. И женщина на ней изображена точно такая, как во сне ей приснилась. И упала старушка перед ней на колени, взмолилась:

— Матушка, спаси ты сына моего!..

И как будто с того дня ее сына как отворотили от выпивки. И стал мужик нормальным мужиком. А старушка про тот случай всему селу раззвонила. И пошли к этой иконе просители, и начались чудеса. У кого-то семья сохранилась, не распалась. У кого-то болезнь излечилась. У кого-то просто на душе стало спокойнее…

Машка все еще рассказывала подробности, а Оля прислушивалась к чувствам, которые вызывал в ней этот рассказ. Что-то жутковатое было в этом рассказе. Как будто о каких-то потусторонних могучих силах рассказывала Машка, и было действительно страшновато — если это в самом деле так, то что же получается: можно всю свою жизнь переменить, можно такого напросить!.. В этой возможности было что-то страшное, и похоже это было на предложение встретиться с инопланетянами. Познакомиться с другим разумом. Познать непознанное.

Поэтому смешанные чувства были у Оли, когда Машка, истощив весь запас информации, настойчиво и торопливо спросила:

— Ну, ты как, поедешь с нами?

И Оля просто не смогла сразу ответить. Просто не знала, что ответить. С одной стороны, надо ехать. Ведь если действительно желания сбываются, то как же этой возможностью не воспользоваться? А с другой стороны — страшно как-то, как-то ответственно все это — что-то попросить. А вдруг сбудется?!

И потом — о чем просить-то?

Этот вопрос окончательно смутил ее. Вот те раз! Вот тебе икона чудотворная. Вот возможность получить все, что хочешь — и оказывается, она не знает, чего хочет…

Она как-то растерянно и смущенно ответила Машке, что не знает еще, поедет или нет, что ей подумать надо. И она начала думать.

Именно это она и делала, пока готовила завтрак, отвечала на вопросы мужа, собирала дочь в школу. Она делала все, как заведенная, но где-то в глубине ее все время был этот вопрос — надо ли ей ехать к этой чудотворной иконе и о чем она хочет попросить? На самом деле самый важный вопрос был именно этот. Потому что если просить она ничего не будет, так и ехать к иконе нечего. Осталось только понять — зачем она туда поедет, о чем будет просить.

И эти мысли, какие-то отрывочные, так и приходили к ней, пока ее близкие собирались уходить из дома.

И мысли эти были бестолковые и неловкие какие-то. Попросить, что ли, чтобы им квартиру дали новую? Но как-то неловко становилось от такой просьбы, как будто что-то стыдное было в самой просьбе. Квартира у них нормальная, скажет еще, что дурью она мается, с жиру бесится. Она улыбнулась самой себе, осознав, что относится к этой иконе, к этой женщине, изображенной на ней, как к живому существу, которое может по человеческим меркам оценить ее просьбу.

Но мысли ее кружились вокруг именно таких предположений: то ли попросить, чтобы мужу зарплату прибавили, то ли — чтобы деньги на отпуск появились, давно хотелось им съездить на курорт, отдохнуть, как белые люди отдыхают…

В какой-то момент она увлеклась домашними делами, и мысли эти ушли в сторону. Но все равно — где-то внутри она продолжала думать, потому что неожиданные вспышки таких мыслей опять появлялись в ней: «А, может, попросить, чтобы они просто были все здоровы, чтобы все было в семье хорошо…»

И опять она испытывала недоумение и смущение: непонятно было, может ли она вообще просить о других или только о себе?

И вообще — как просить-то?

«Дай мне!» — вроде бы звучит по-хамски, как указание к действию. А кто она такая, чтобы указывать этой чудотворице, что ей надо делать?…

«Помоги!» — она прислушалась к самому слову, и оно понравилось ей больше, только вот в чем ей надо помогать, она сама не знала.

Она стала гладить белье, и ритмичные движения как-то успокоили ее, но неудовлетворенность собственным недопониманием осталась. Просто обескураженной она себя чувствовала оттого, что вот, оказывается, как мало сама понимает, что ей надо, как мало понимает себя и свою жизнь.

Она подумала в какой-то момент, что что-то знакомое было в этой ситуации для нее, как будто она уже с ней сталкивалась. И, покопавшись в памяти, вдруг вспомнила, откуда это чувство.

Она читала об этом. Читала у Стругацких в их «Пикнике на обочине», как главный герой мучительно, с трудом добирался до золотого шара, который выполнял все желания. Как, рискуя своей жизнью, пожертвовав жизнью напарника, дошел до этого шара и осознал, что совершенно не знает, что просить, как просить… И ей стало даже немного легче, когда она вспомнила это. Значит, не одна она такая бестолковая, другие тоже не могут сразу сформулировать свою главную просьбу, с которой можно обращаться к тому, кто может ее исполнить.