Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю (сборник)

В Константинополе почитались реликвии, затем пропавшие после четвертого крестового похода: омофор Пресвятой Богородицы (maphorion), сандалии Христа, одежды Иоанна Крестителя, сосуд с кровью Христовой, которой подписывали наиважнейшие документы, парапет колодца, у которого произошла описанная в Евангелии беседа Христа с самаритянкой, каменная плита, на которую возложили тело Иисуса после снятия с креста, трон Соломона, жезл Моисея, останки невинных младенцев, убиенных по приказу Ирода, некоторое количество навоза от осла, на котором Иисус въехал в Иерусалим, икона Божией Матери Одигитрии (написанная, по преданию, евангелистом Лукой), чудесным образом созданные нерукотворные иконы (acheropite), Мандилион (он же Спас Нерукотворный) – льняной плат с отпечатавшимся на нем ликом Христа (хранился первоначально в Эдессе и был славен тем, что город, на стене которого он был вывешен, не мог быть взят врагом).

И все же не хотелось бы создавать у читателя впечатление, будто бережное хранение реликвий – привычка сугубо христианская, более того – католическая. Плиний сообщает нам о таких драгоценных для греко-римского мира реликвиях, как лира Орфея, сандалия Елены Прекрасной, кости чудовища, напавшего на Андромеду. Уже в классическую эпоху обладание реликвией привлекало в город или храм путешественников, а значит, реликвия являлась не только сакральным предметом, но и ценным туристическим «товаром».

Культ реликвий всегда был присущ любой религии и культуре: с одной стороны, он обусловлен импульсом, который я назвал бы мифо-материалистическим и согласно которому, коснувшись частички тела великого человека или святого, можно ощутить некое веяние его силы, а с другой – естественным интересом антиквара (заставляющим коллекционеров тратить целое состояние на то, чтобы приобрести не только первый изданный экземпляр знаменитой книги, но и тот, что принадлежал известному человеку).

На этом втором факторе (хотя, возможно, и на первом) основан светский культ реликвий: тот, кто регулярно читает бюллетени аукционов «Christie’s», легко убедится, что пара туфелек, принадлежавших звезде экрана, может стоить дороже, чем полотно художника эпохи Возрождения. В числе таких memorabilia[103] могут быть как настоящие перчатки Жаклин Кеннеди, так и перчатки-реквизит, в которых Рита Хейворт снималась в «Джильде». С другой стороны, я видел, как толпы туристов съезжаются в город Нэшвилл штата Теннесси, чтобы взглянуть на «кадиллак» Элвиса Пресли. Добавим: этот «кадиллак» не единственный – певец менял их каждые полгода.

Разумеется, самой знаменитой реликвией всех времен является святой Грааль, но я не советую никому пускаться на поиски (или queste), поскольку прецеденты не слишком обнадеживают. В любом случае, научно доказано, что двух тысяч лет недостаточно.

[Первая версия эссе под этим названием вышла в книге: Milano: meraviglie, miracoli, misteri / A cura di Roberta Cordani. Milano: CELIP, 2001; версия вторая, расширенная («In attesa di una semiotica dei tesori»), была опубликована в сборнике: Stefano Jacovello et al. Testure. Scritti seriosi e schizzi scherzosi per Omar Calabrese. Siena: Protagon, 2009.]

Скисшие лакомства

СПьеро Кампорези[104] у меня всегда были очень дружеские, сердечные отношения, основанные на взаимном уважении (по крайней мере, я на это надеюсь), настолько, что я позаимствовал у него немало лакомых цитат для моих романов «Имя розы» и «Остров накануне», а он, в свою очередь, попросил меня написать предисловие к английскому изданию его книги о крови; но всегда наши пути пересекались в университетской среде. То есть мы встречались на комиссиях выпускных курсов, в коридорах факультета, на университетском крыльце и никогда – в неформальной обстановке или, например, у него в библиотеке.

Насколько я знаю, Кампорези был гурманом и любил высокую кухню, кто-то мне говорил, что он и сам хорошо готовит, и это совершенно естественно для писателя, посвятившего сотни страниц не только тяготам, но и радостям плоти, молоку, соусам и подливам; да и что еще можно ожидать от автора, признавшегося однажды (в интервью «Стампе» в августе 1985 года), что после изучения Петрарки, барокко, Альфьери и романтизма знакомство с Артузи[105] в конце 60-х оказалось для него роковым.