Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю (сборник)

Точь-в-точь Кампорези, смакующий страницы книги Джован Баттисты Барпо «Лакомства и плоды сельского хозяйства и поместья», где фигурируют соленое мясо быка и овцы, барана, свиньи и теленка, а следом – ягнят, каплунов, старых куриц и уток, корни ароматических трав и петрушки – если их отварить, обвалять в муке и обжарить в масле, то не отличишь от миног; блинное тесто из муки, розовой воды, шафрана и сахара, сдобренное мальвазией, раскатывают и вырезают круглые, словно окна, блины, начиняют их хлебными крошками, медом, гвоздикой и толчеными орехами; с приближением Пасхи появляются козлята, телята, спаржа, голубки, чуть позже – творог, рикотта, сливки, свежий сыр, горох, кочанная капуста, фасоль, отваренная и обжаренная в панировке («Мастерские чувств»), – эти перечни лакомств предназначены нёбу, другие перечни (казалось бы, связанные с реальными людьми) – ушам, ведь евстахиевы трубы не менее ненасытны, чем глотка, взять хотя бы список мошенников из «Speculum cerretanorum»[126] и других текстов о «жуликах, надувалах, оплеталах, ошукалах, обдурилах, татях нощных, карманниках, зернщиках, тяглецах, протобестиях, промышлялыдиках, стригунчиках, наводчиках, протолекаях, почтеннейших христарадниках, шатущих, голодущих, завидущих, тихо бредущих, хитрованах, святопродавцах, сумоносцах, костыльниках, мазуриках, басурманах, рвани и дряни, голи и боси, живущих божьим духом, поющих Лазаря, изводниках, греховодниках, подорожных, ватажных, артельных и так далее»[127] («Книга бродяг»).

Или же не слишком политкорректные списки женских недостатков, собранные со страниц книги Караффы «Поэтические сплетни, или Пространнейшие описания», которые будто бы перечисляют вкусовые достоинства редкой дичи:

Вы не знаете, что женщиной прозвали воплощение непостоянства, образец хрупкости, матерь хитрости, символ многообразия, гения лукавства, жрицу лжи, родоначальницу обмана, подругу притворства, как та, что сама являет собой несовершенство; поскольку голос ее расслабленный, слова непостоянные, шаги неторопливые, в гневе она молниеносная, в ненависти стойкая, в зависти незамедлительная, в работе слабая, в зле сведущая, во лжи легкомысленная, как та, что являет собой бескрайнее поле, где грозный аспид вьет гнездо; мертвый пепел, в котором таится тлеющий уголь; искусственный риф, скрытый за мелкими волнами; колючий шип за лилиями и розами; ядовитая змея, притаившаяся среди травы и цветов; угасающий свет; затухающее пламя; меркнущая слава; солнце в затмение; меняющаяся луна; бледнеющая звезда; темнеющее небо; убегающая тень и волнующееся море[128].

Если еще не всем известно, что Кампорези был гурманом перечней, то бесстыдное обжорство, когда он восторженно описывает бедную, убогую трапезу святых кающихся грешников, налицо. Как Джузеппе да Копертино из жития XVIII века, чья трапеза состояла из трав, сушеных фруктов, вареных бобов, приправленных одной лишь горькой пылью, и который по пятницам ел только траву, до того горькую и мерзкую на вкус, что, если просто коснуться ее кончиком языка, несколько дней потом мучает тошнота. Или же обратимся к «Житию» раба божьего Карло Джироламо Североли из Фаэнцы: он сдабривал размоченный хлеб пеплом, который специально носил с собой, обмакивал хлеб в воду, где до того мыл посуду, и оставлял размокать в этой кишащей паразитами жиже. И, само собой,