Сотворившая себя

– Это его право, – сказал Мел твердо. – У мистера Свана трудный характер.

Вот уж в этом Мел ни минуты не сомневался. Он подумал, что, если бы у него была такая жена, он бы доконал ее в постели так, что она бы дышать не смогла и запросила пощады. Естественно, что при этом выражение его лица сохраняло обычную бесстрастность и отрешенность.

– Если имущества не существует, не о чем и разговаривать, – сказал Мел. Макс Сван был не первым состоятельным человеком, кто при разводе прибегал к таким хитрым уловкам. Мел и сам юридически оформлял подобные хитрости, когда представлял интересы мужей. Он ведь говорил Джоанне, чтобы она сразу соглашалась на предложение Макса. – Похоже, что мистер Сван нас переиграл.

– Меня никто не переиграет, – сказала Джоанна.

– Что вы намерены делать? – озабоченно спросил Мел. Он предпочел бы, чтобы Джоанна поскорее согласилась на условия Свана. Ведь из этих пятисот тысяч солидный кусок пойдет ему в виде гонорара.

Редкий случай, но Джоанна не знала, что ему ответить. По крайней мере, в данный момент. Но она была уверена, что какой-нибудь выход подвернется. Всегда что-нибудь подворачивалось. Она просто не может дать Максу себя провести, как когда-то провели ее мать и братья.

* * *

Сид Эрлау только и сказал Бренде:

– Забудь и думать об этом.

За этим последовал целый поток красноречия. Тирады по поводу этих чертовых женщин, непредсказуемых женщин, женщин, на которых нельзя положиться. Тирады о том, что он поставил на карту свою репутацию, убеждая высшее начальство, что именно она подходит для этой работы, и теперь в его планы не входит снова обращаться наверх и докладывать, что она отказывается.

– Ты хотела получить эту должность. Ты согласилась на нее с радостью. Ты ее добивалась, – сказал он, и его слова были повторением того, что сама Бренда когда-то говорила Джефу. – Теперь ты ее получила. И держись за нее! И делай свое дело, пока я не предложу тебе чего-то другого! – От его голоса в телефонной трубке даже через океан доходили волны возмущения и ярости.

В какой-то момент в начале их разговора он спросил ее, почему ей вдруг так необходимо было вернуться в Штаты, после того как она потратила столько времени и сил на эту работу. И Бренда совершила роковую ошибку, сказав ему правду:

– Я это делаю, чтобы сохранить семью.

– Ни один мужчина никогда бы так не сказал! Ни один мужчина даже в мыслях бы такого себе не позволил! И вы, бабы, еще имеете наглость жаловаться, что вам закрывают доступ наверх!

Его крик перешел в какой-то невнятный хрип, и он с такой силой швырнул трубку, что в трубке у Бренды еще долго дрожало эхо. Она даже не имела возможности собраться с силами и прямо ему сказать, что такую истерику, по уверениям мужчин, позволяли себе только нервические женщины, и у них это было связано с физиологическими особенностями женского организма.

Может быть, Сид и прав, сказала себе Бренда. Наверно, ни один мужчина не ставил семейную жизнь на первое место, но она-то не мужчина. А потом, у мужчин такая проблема даже не возникала. На работу за границу они ехали вместе с женами – компания даже оплачивала им дорожные расходы и устройство на новом месте, помогая подыскать квартиру и наладить быт. Но Бренда не могла требовать того же от Джефа, даже не вправе была рассчитывать на это. Он имел право на врачебную практику в США, но это право не распространялось на Германию. Разве справедливо просить его жертвовать ради нее своей работой? Нет. Правда, женщины всегда без раздумий следовали за мужьями. Но то женщины, у них была не та работа и не та карьера, что у мужчин. Вообще у женщин, но не у Бренды. Так где же выход?

Она лежала без сна, и мысли ее двигались по замкнутому кругу. Она не могла найти ответ. Только новые вопросы: ведь когда Бренда сказала Сиду Эрлау, что хочет перейти на другую работу, чтобы спасти свой брак, она сказала только часть правды. А вся правда была в том, что ей было уже двадцать девять лет. Тридцатилетие всегда казалось ей чем-то невозможным, нереальным, чем-то, что могло случиться только с другими, но не с ней. И вдруг цифра «тридцать лет» не только стала возможной, но и приобрела вполне реальные очертания.

Бренда заметила, что, если смотреться в зеркало так, чтобы свет падал под определенным углом, становятся видны заметные тонкие морщинки в углах глаз и складки, идущие от носа к губам, когда-нибудь они будут так же заметны, как у матери. И еще она заметила первые седые волоски на висках. Она выдергивала их, но нельзя было выдернуть из сознания мысль о том, что они уже появились.

Бренда уже не могла думать о себе как о молодой девушке, у которой впереди была вся жизнь, представлявшаяся бесконечной. Пора было начинать думать о себе как о взрослой женщине. Она хотела наконец иметь настоящую семью. Ее желание иметь детей становилось таким же непреодолимым, как потребность в пище, в воздухе, в дыхании.

Она поняла, что время бесконечных «потом» кончилось.

«Потом» стало «сейчас».