Соучастие постфактум

– Быстрее? – недовольно переспросила она. – Моя разгоняется до семидесяти.

– Да? А моя – до семидесяти пяти, но на такой скорости она становится не очень комфортной. Как бы то ни было, поедем на твоей. Я буду у тебя в половине четвертого. А теперь, дорогая, мне пора идти.

Маргерит провела его к прихожей и подала ему лежавшие на испанском сундуке пальто и шляпу. Надевая пальто, Денхэм нагнулся, чтобы рассмотреть изящную металлическую обивку сундука.

– Ее выковал настоящий художник, – заметил он. – Дорогая, думаешь, когда у нас будет собственный дом…

– Все, что у меня есть, будет твоим, Хью. Как ты говорил о себе – о том, что я стала частичкой твоей жизни. А со вчерашнего дня ты стал не просто частичкой, а всей моей жизнью!

У калитки Хью оглянулся и увидел, как Маргерит стоит на пороге, стройная и высокая, в черном платье с красными оборками. В прощальном жесте она подняла руку, ее лицо пребывало в тени, и свет падал на ее темные, блестящие волосы. Прежде чем уснуть, Хью мысленно видел ее, сожалея, что не вернулся и не обнял ее еще раз. Ему казалось, что ее поднятая рука манила его обратно, хотя девушка вовсе не имела этого ввиду.

XIII. Опросы и допросы

– Упс! – хмыкнул Хед, откладывая телеграмму, которую передал ему Уодден; сообщение было зашифрованным, и Уодден перевел его на человеческий язык.

Связавшись с Балеарским консульством, тут же сообщу результат каблограммой.

– Очень результативно. А каков шифр, на случай, если в следующий раз мне будет нужно быстро и самостоятельно расшифровать послание?

– Бентли, – сказал Уодден. – Книга в сейфе.

– Хорошо. Шеф, какие великие деяния запланированы на сегодня? Я не понимаю, как нам подступиться к делу Картера, пока мы не исключим Питера Вески или же, напротив, не установим его причастность.

– Заняться чем-то другим вы не сможете – больше никаких дел нет, – заметил Уодден. – Малые сессии[18] будут в следующий вторник, у нас только те двое пьяниц: дело о жестоком обращении с детьми да Пенли, ощипавший уток миссис Платтс. Я подумываю о том, чтобы вызвать вас в качестве эксперта, готового присягнуть, что это были именно утиные перья, а не, скажем, страусиные.

– Плохо дело, шеф – страуса я никогда не ощипывал. Если этим утром я вам не нужен, то я хочу еще раз обойти свидетелей по делу Картера. Не хочу его бросать, и вдруг удастся на что-то выйти.

– Хорошо, дерзайте. Но никогда не признавайтесь, что не разбираетесь в чем-то, даже если это всего лишь утиные перья. Стоит сказать слово, и несведущая толпа поверит вам. А теперь отправляйтесь восвояси, а потом сообщите результат.

Выходя из участка, Хед задержался и обвел взглядом Маркет-стрит. У входа в «Герцога Йоркского» он увидел лондонского журналиста, прибывшего освещать дело об убийстве в усадьбе – тот остался в поселке, питая надежды на развитие событий. Инспектор пошел другой дорогой, неторопливо удаляясь от центра поселка, к месту, где улица становилась проселочной дорогой с редкими строениями по обочинам.

Дойдя до конца дорожки, Хед замер. Где-то поблизости убийца Картера остановился, чтобы надеть старые башмаки перед тем, как идти к калитке-вертушке. Всевозможная обувь продолжала прибывать в полицейский участок, но Хед знал, что не стоит питать надежды, будто нужная пара попадет к ним – тот, кто придумал такое преступление, не стал бы допускать ошибки, оставляя башмаки там, где их смогут найти энергичные скауты или кто-то еще. После недолгих раздумий Хед медленно прогулялся по переулку, представляя, как убийца шел через тьму, дошел до калитки, вошел через нее, подошел к усадьбе… Картер открыл для него дверь – открыл дверь собственной смерти!

Затем – обратно. Назад к калитке: Хед снова остановился и поднял взгляд на ясень, одна из ветвей которого простиралась над калиткой, а другая – над дорогой. Да, должно быть, убийца очень хорошо управляется с веревкой, если может с первого раза перекинуть веревку через ветку в темноте – если бы первая попытка была неудачной, то на снегу остался бы след. Но Хед знал: на снегу не было отпечатков ни веревки, ни ног. Последние прекращались у калитки.

Расположение и форма дерева, вероятно, подали убийце мысль, когда тот впервые осматривал место будущего преступления. Если бы не выпал снег, то он оставил бы следы на мягкой почве тропинки в усадьбу, а у калитки они бы прекратились – вдали от жесткого щебня дороги. Веревка была бы использована тем же самым образом – она была частью первоначального плана. А вот велосипед, использованный для скрытия следов, был добавлен после того, как выпал снег. Его было не так уж много, так что оставленный велосипедом след был не настолько глубоким, и вполне можно было подумать, что кто-то просто катил велосипед, идя рядом с ним. Будь снега чуть больше, и обман стал бы заметен.