Соучастники

Я отвлеклась от происходящего и гадала, не ослышалась ли я. Горечь и злоба в ее голосе никак не вязались с ее обычным добродушием.

Она залезла на покатую крышу (которая на самом деле всего на пять футов возвышалась над застланным матами полом).

Холли всегда была подлинным профессионалом, даже тогда. Ее сверхъестественная способность все скрывать, делать вид, что мир идеален, позволяла ей быть выше него. Но я видела, как она, примостившись на этой крыше, оглядела помещение, ища глазами по краям площадки, в окружавшей ее темноте одного конкретного человека. Когда она нашла его, ее лицо омрачил мимолетный страх – и тут же исчез.

Я думаю, что одна это заметила. Все остальные так и пялились на этот чертов прибор-молнию.

– Холли, готова? – прокричал Скотт, второй режиссер, туда, где она стояла на искусственной крыше.

Прошло уже два часа, и мы наконец были готовы к крупному плану Холли. Тому, на котором молния должна была ударить в тот самый момент, когда она произносит свои кульминационные, ликующие реплики в адрес злодея.

Барри, актер, игравший ее врага, ушел в свою гримерку на перерыв. Следующие кадры были только с Холли – камера в лицо, волосы и тело насквозь мокрые от поддельного дождя, которым мы ее поливали.

Тут Кэти должна была быть твердой, всесильной – молодой матерью, дерущейся за то, что осталось от ее жизни. Реплик у нее было мало, камера медленно надвигалась на ее лицо, и вот на последней реплике ударяла молния, освещавшая ее победный крупный план.

Холли приняла нужное положение, и Карлос, микрофонный оператор, поднял над ней микрофон.

Камера начала свой медленный наезд.

– Приходилось ли тебе чувствовать себя по-настоящему одиноким? – произнесла она, глядя вниз.

Тут налетел ветер из ветровой машины, и на глаза Холли шлепнулась мокрая прядь волос.

– Стоп, – проворчал Зандер.

– Стоп! – крикнул Скотт. – Клайв, можно как-нибудь сделать так, чтобы этого с ее волосами не повторилось?

– Да нет. – Клайв равнодушно пожал плечами. – Разве что заколоть могу, но я не думаю, что это будет выглядеть естественно, как вам хочется. С ветровыми и дождевальными машинами всегда риск.

– Ладно, я просто спросил, – пробурчал Скотт. – Все по местам.

Камера отъехала туда, где была в начале съемки.

Холли начала заново.

– Приходилось ли тебе чувствовать себя по-настоящему одиноким?

Камера наезжала на нее, ветер и дождь бушевали вокруг ее лица. Она светилась сознанием своей победы, несмотря на грозу, темноту и царапины на коже.

Она начала следующую реплику.

– Действительно одиноким. Словно весь мир тебя покинул, и ты единственный человек, существующий в твоем представлении о мире… И скоро тебя тоже забудут.

Я великое множество раз читала эти реплики про себя, когда бесконечно редактировала сценарий. Но Холли каждый раз произносила эти слова по-другому, подсвечивая какой-нибудь новый смысл легким изменением тембра.

Теперь ее голос звучал совсем негромко, приютившись в тихой силе.

– Так вот, Макс, – сказала она. – Тебя забудут.

Камера подошла еще ближе, молния сверкала на заднем плане.

Ее голос сделался чуть слышным.

– Потому что в моем мире есть не только я.

По команде ударила молния: лицо Холли укрупнилось во вспышке ослепительного белого света.

– Там есть я и моя дочь.

Последнюю реплику она проговорила почти шепотом. В тихости ее голоса было что-то жуткое, но я услышала, что Зандер недовольно фыркнул. Секунды через две он пробурчал:

– Стоп.

– Стоп! – крикнул Скотт.

На площадке все расслабились, напряжение спало.

За моей спиной хихикнул Хьюго.

Зандер что-то резко говорил Скотту на ухо – с явным неудовольствием. Я сидела рядом с ним на кресле Сильвии, прямо перед монитором, на котором по-прежнему был крупный план Холли, хотя запись не шла.

Если я смотрела на саму Холли, то она была маленькой, хрупкой фигуркой, одиноко сидящей в темноте, свесив с крыши тонкие ноги. Но если я смотрела на монитор, то ее лицо заполняло весь экран, вневременное и безупречное, даже когда она старалась быть незаметной.

Я пригляделась. Лицо Холли было мокрым от фальшивого дождя, и кто-то дал ей полотенце, чтобы она могла утереться между дублями. Но я мельком увидела другую влагу, блестевшую на ее коже и стекавшую по ее лицу. Слезы.

Вдруг она бросила взгляд в сторону, вытерла щеку и кому-то улыбнулась. Камеру загородил Клайв, вошедший в кадр, чтобы поправить ей макияж.

Я призадумалась. Холли плачет на площадке.

Да, конечно, сцена была трудная, но я раньше ни разу не видела, чтобы она плакала – если этого не требовала роль. Вот только в тот момент по сценарию персонажу Холли полагалось торжествовать, едва ли не злорадствовать. А не ужасаться и не горевать.

Тревога о Холли вдруг меня переполнила, но к ней было не подступиться. На этой крыше она казалась такой недосягаемой – хотя на мониторе я видела ее крупным планом.

– Так, Холли, – говорил Скотт. – Первый дубль был неплохой, для начала. Можем еще раз попробовать – только можешь последнюю реплику сказать погромче? Тебя под конец почти не было слышно, а ведь Кэти тут должна чувствовать себя победительницей.

Холли кивнула.