Соучастники

– И да. Наконец… человек, который по-настоящему расширил мои горизонты, хотя узнать его мне довелось недавно: Хьюго Норт. Это невероятно – что мы создали за минувшие несколько месяцев и будем создавать дальше. Это только начало. Ждите нашего следующего фильма, друзья. Это будет нечто. Спасибо моим продюсерам – Хьюго, Сильвии. Мне не терпится снимать новые фильмы и делать то, что я люблю. Это очень много для меня значит. Спасибо – и хорошего вам вечера.

Теперь понятно, что это должно было запомниться как искренняя, достойная речь. Режиссер-дебютант воздает должное всем тем, благодаря кому он получил эту награду. Зал взорвался недурными аплодисментами, а за нашим столиком все, кроме меня, встали с мест и кричали, улюлюкали, экстатически хлопали.

Я еще немного посидела, думая, не пропустила ли чего. Не отказали ли мне на долю секунду уши, не упустили ли они звука моего имени, произнесенного Зандером среди целой вереницы протараторенных им имен.

Но я его не пропустила. Я прослушала всю речь Зандера – и меня в ней не было.

Все равно что невидимая, я сидела за этим столиком на “Золотых глобусах” в своем одолженном дизайнерском платье, и мою грудную клетку медленно раздавливало. Внутри я чувствовала пустоту.

Хьюго, Сильвия и Грета тем временем обнимались, не в силах сдержать слез, и подзывали меня к себе. Я медленно встала на ноги, аплодируя, натягивая на лицо благодарную улыбку под стать их улыбкам.

Сильвия посмотрела на меня и широко улыбнулась. Может, она и не заметила упущения.

У меня навернулись слезы, но это не были слезы радости. Что же, по меньшей мере окружающие могли перепутать.

Осматривая столик, я встретилась глазами с Эриком.

– Поздравляю, – сказал он, хлопая. Но в его понимающем взгляде я усмотрела толику жалости.

Глава 47

Переноситься из того вечера десять лет назад, от ажиотажа и возбуждения “Золотых глобусов”, от поздравлений и обожания, которые там были везде, в мою тихую квартиру в Бруклине, кажется какой-то несуразицей. Том Галлагер смотрит на меня с моего дивана; ни он ничего не говорит, ни я.

За окном село солнце. Мы сидим в сгущающихся сумерках, и, чтобы переменить атмосферу, я включаю лампу. Мы щуримся от внезапной вспышки искусственного света.

Я понимаю, что у меня на глазах слезы, и, потупившись, вытираю их.

Стыд – по-прежнему самое сильное чувство из тех, что я сейчас испытываю. Стыд от того, что, в конце концов, такую важную роль во всем этом играло мое самолюбие.

Если бы Зандер назвал меня в своей речи на “Золотых глобусах”, почувствовала бы я, что на самом деле что-то значу? Продолжила бы я работать на него с Хьюго, покрывала бы их все более отвратительное поведение, мирилась бы с этим ради возможности самой оказаться в центре внимания, обессмертить свое собственное имя на экране, на очередной афише, в очередной статье в “Вэрайети”?

Интересно, каким бы человеком я сейчас была – тридцатидевятилетняя Сара Лай, живущая в Лос-Анджелесе, каждый день ездящая на работу из своего дома в Хиллз, на ее страничке на IMDB – внушительный перечень продюсерских заслуг, каждый вечер – приглашения на показы и вечеринки, вероятно, замужем за кем-нибудь из киноиндустрии… И, возможно, при этом все равно несчастная. Полая.

– Есть ли у вас ощущение, что… поскольку Зандер в своей речи вас не поблагодарил, вы как будто оказались за бортом?

– Я все время была за бортом, с самого начала, – говорю я не без обиды. – Ничего такого у меня в ДНК нет, чтобы меня там за свою держали.

Том кивает и записывает что-то в блокнот.

– Слушайте, я понимаю, что все это кажется ужасно мелочным. Это мелочно и есть. Что-то я очень сомневаюсь, что еще хоть одна живая душа сидит сейчас и разбирает речь Зандера Шульца на “Золотых глобусах” десятилетней давности.

– Но тогда у вас не было ощущения, что это мелочно, – говорит Том.

– Нет, ощущение было такое, как будто меня пырнули ножом в сердце. Как будто все, что я сделала для Зандера и этого сценария, для компании – как будто весь мой вклад стерли, в упор не заметили. Вот это было хуже всего.

Объективно – не хуже того, что Хьюго пытался со мной сделать на своей вечеринке. Но с Хьюго я не работала несколько лет, а с Зандером работала. Этого фильма вообще могло бы не быть, не доведи я сценарий до ума. А он, стоя на этой сцене, когда на него глазел весь Голливуд, даже не подумал приткнуть мое имя – всего-то три гласных, господи, – в целый список людей, которых ему нужно было поблагодарить.

Он даже Грету поблагодарил, модель, которую тогда трахал, – с которой до того встречался всего восемь месяцев и которую через неделю после “Глобусов” быстренько бросил.

– На самом деле нет, – исправляюсь я. – Хуже всего было не это. Хуже всего было то, что это так много для меня значило – упомянет он меня в своей речи или нет. Человек получше сумел бы просто… быть выше всего этого, да?

Задавая этот вопрос, я смотрю Тому прямо в глаза и вдруг чувствую, что как-то освобождаюсь. Мне больше нечего скрывать.

– Я же ничем их не лучше, да?