Сова была раньше дочкой пекаря

С момента первой любви женщина становится другой. И так продолжается всю жизнь. Мужчина проводит ночь с женщиной и уходит. Его жизнь и его тело всегда одинаковы. Женщина зачинает. Как мать, она иная личность, чем бездетная женщина. Она носит плод ночи в своем теле в течение девяти месяцев. Что-то растет. Что-то врастает в ее жизнь, то, что никогда больше не покинет ее. Она мать. Она мать и останется матерью, даже если ее ребенок умрет, даже если все ее дети умрут. Потому что однажды она носила ребенка под своим сердцем. И он уже никогда не покинет ее сердца, даже если умрет. Всего этого мужчина не знает; он ничего не знает. Он не знает разницы моментов до любви и после любви, до материнства и после материнства. Он ничего не может знать. Только женщина может знать об этом и об этом говорить. Поэтому нашим мужьям не следует указывать нам, что делать [153].

Каждая женщина, вне зависимости от того, знает она об этом или нет, носит в своем теле «плод ночи». Этот плод может быть не реальным ребенком; это может быть биологический образ самости, т. е. ребенок как будущая возможность. До недавнего времени «известный психический процесс» являлся плодом мужского сознания. Но психологические корни этих процессов принадлежат фемининной модальности, и, возможно, именно эти психологические корни почитались в Элевсине. И сегодня эти тайны остаются в женском теле, и женщина, овладевающая своим телом на сознательном уровне, вновь посвящается в них.

Вилла Мистерий в Помпее

На Вилле Мистерий в Помпее восемь фресок раскрывают инициацию римской матроны [154]. Они нам в особенности интересны, потому что на них изображена женщина, живущая в имперском Риме, в культуре, сходной с нашей, где ее фемининной природе могло угрожать ее сознательное маскулинное развитие.

В основе фресок — миф об Ариадне, помолвленной с Дионисом, но бросившей его, когда она влюбилась в Тезея — афинского героя-солнце — и убежала с ним. Он покинул ее на острове Наксос, пока она спала. Когда она проснулась и поняла, что случилось, она попыталась покончить с собой, кидаясь в руки Смерти, но Смерть на самом деле была Дионисом, появившимся из моря и заключившим с ней брачный союз. Так Ариадна ощутила трансформирующую силу исступленного единения с духом и в то же время — экстатического подчинения инстинктивному потоку жизни [155].

Инициируемая, вероятно, переживала таинство бога в подземном переходе Виллы. Это таинство раскрывалось перед ней как божественный ребенок в форме фаллоса, как ритуальный объект, хранимый в корзине для просеивания, традиционной колыбели бога, который позже возрождался в боге инстинкта, смерти и плодородия. Это таинство символизировало внутреннее подчинение, которое позволяло женщине ощутить свой глубинный эротический потенциал.

Ариадна была сестрой Минотавра. В своем одностороннем полете к сознанию она отказалась от собственной дионисийской темноты, но ей вредила глубинная бессознательная внутренняя сила. Только отказавшись от всех личных желаний и в полном одиночестве и отчаянии подчиняясь тому, что, как она считала, было Смертью, она на самом деле пережила любовное соединение с богом — соединение божественного и человеческого, маскулинного и фемининного — и преображение через этот брак.

Парадоксально, что женщина начинает осознавать себя личностью через безличный опыт, так как в религиозном переживании она принимает себя как часть Жизни. В то же время она начинает осознавать бога внутри себя и становится матерью для него. Это подчинение Смерти является решающим для женщины, так как все в ее природе требует родства с Жизнью, с мужчиной, которого она любит, с ее детьми. Подчинение духу кажется отказом от Жизни, прыжком в черную пропасть. Но это жертва, которую она должна принести, если она хочет найти своего собственного бога внутри.

На седьмой фреске в Вилле Мистерий изображена инициируемая после ошеломляющего переживания Таинства в подземном коридоре (рисунок 5) [156]. Она стоит на коленях, как бы собираясь раскрыть корзину для просеивания, которую она, по-видимому, принесла с собой, но вмешивается чернокрылый ангел с хлыстом. Эта картина, похоже, раскрывает критический момент процесса индивидуации женщины, когда переживание бога внутри себя оставляет ее с чувством заполненности, которое помогает ей раскрыть тайну, но, как только тайна раскрыта, теряет свою власть и приобретает характер банальности. Интенсивным переживанием бога невозможно поделиться в словах [157]. Фаллос определенно предполагает, что маскулинный творческий дух в женщине проявляет себя в сексуальности, будь то в реальном физическом единении или же в переживании единения в глубинах ее тела. Ангел, фемининный Снятой Дух, не позволит ей раскрыть ее секрет.

Рис. 5. Инициация с помощью корзины для просеивания (Вилла Мистерий, Помпеи)