Сова летит на север

Рыбацкий поселок спал. Отсюда нимфейцы точно не ждали нападения. Словно тени, диверсанты крались мимо тростниковых мазанок и плетней. Когда залаяли собаки, почуяв чужаков, пришлось ускорить шаг. Одна бросилась под ноги, но ее сразу прирезали.

На скулеж из двери высунулся человек. Начал тревожно всматриваться в темноту.

— Кто?!

— Да я это, — ответил рыбак.

— Клиний?

— Так я же говорю — я!

— И чего тебя по ночам эринии[139] носят!

— Так это… с лова возвращаюсь. Еле проскочил между триерами.

— Что с собакой?

— Вроде того… Провалилась в кротовую нору, ногу сломала, утром приползет.

Последние слова Клиний бросил уже на ходу, торопясь выйти за околицу.

Через распаханное поле пробирались по щиколотку в жирной земле. Передохнули в винограднике, оправились, выпили воды. Один из эпибатов ругался сквозь зубы — собака все-таки тяпнула за икру.

Впереди выросла стена. Грубая, словно сложенная наспех из неотесанных кусков мергеля и известнякового лома. Какая-никакая, а попробуй перелезть, тут не меньше десяти локтей будет.

— Свободен, — прошептал Лисандр Клинию. — Лодки привяжи.

Рыбак, развернувшись, быстро пошел к деревне.

Вверх полетели абордажные крючья. Тени по очереди забрались на стену. Опустившись на корточки, присели, ждут. Тусклого лунного света хватило, чтобы разглядеть крыши сараев, землянок, изгороди загонов.

Здесь начинался город. Вдалеке над агорой разливалось тусклое зарево от сотен факелов. Шум голосов, лязг оружия, скрип телег и крики животных сливались в тревожный, щемящий душу гул.

Нимфей готовился к высадке афинского десанта.

За стеной отряд разделился: десять эпибатов под командованием Лисандра отправились окраиной к дому Зопира, другая декада[140] вместе со Спартоком двинулась к агоре.

Одрис разделил своих бойцов на тройки, приказав держаться в пределах видимости друг друга. Махайры обернули тряпками, чтобы — не приведи Аполлон Апотропей! — они не сверкнули отточенным железом. В случае опасности надлежало издать крик ворона — священной птицы Аполлона.

— Подбирайте по дороге жерди, старые корзины, мешки, — объяснял Спарток. — Если наткнетесь на пикет, говорите, что идете записываться в ополчение, а строительные материалы несете для укрепления восточной стены.

Ориентиром служил храм Деметры.

Услышав топот ног, диверсанты укрывались за цоколем статуи или за колоннами, пока ночной дозор не пробежит дальше. Если находили незапертую пастаду[141], собирались в ней все вместе для обсуждения дальнейших действий. Но тихо — так, чтобы не потревожить хозяев.

Со стел и герм на них хмуро взирали боги. В окнах бились отсветы жаровен. Возле мусорных куч хрюкали свиньи, а в сараях вскрикивали разбуженные куры. Для брехливой дворняги обычно хватало камня — обиженный визг затихал за углом.

Возле первого же нимфея[142] они помыли ноги и прополоскали карбатины[143], чтобы скрыть, что шли через пашню.

Чем ближе эпибаты подбирались к центру города, тем оживленнее становились улицы. Из домов выходили горожане, направляясь к агоре. То и дело решительно проходили строем добровольцы из ремесленных коллегий. Во главе группы вышагивал старшина, держа шест, увенчанный идолом бога — покровителя профессии.

Вот и агора.

Повсюду царила тревожная суета. По вымостке громыхали повозки с амуницией, провиантом, наполненными свежей водой гидриями. В прилегающих к порту улицах таксиархи[144]выстраивали ополченцев, производили перекличку. С телег раздавали оружие: копья, дротики, мечи, а также щиты и шлемы.

Выйдя из мрака портика, Спарток увидел Гилона, стоявшего среди колонн храма Деметры в окружении членов городского Совета. Пламя подвешенных на цепях светильников металось от порывов холодного морского ветра.

Издалека было видно, как стратеги и архонты машут руками, обсуждая план обороны. То и дело с места срывались вестовые, бежали выполнять поручение пресбевта.

Возле богатого дома Спарток разглядел фракийцев: длинные кожаные плащи, мятые пилосы[145], стянутые цветными лентами сапоги до колен. У каждого в руке пельта[146], а с плеча на ремнях свисает пара дротиков. На поясе — махайра.

Он вернулся к товарищам.

— Рассредоточьтесь, но держитесь возле агоры. Я пошел…

Одрис двинулся через площадь. Наемники столпились перед кузней, ожидая команды. Старшина сидел на наковальне, расставив ноги и опираясь на щит.

— Мир вам, братья, — негромко сказал Спарток по-фракийски.

Пельтасты[147] обступили гостя.

— Ты кто? — хмуро спросил старшина.

— Свой.

— Это как посмотреть. Откуда?

— Из Афин.

Фракийцы недоумевали.

— И что ты здесь забыл? — процедил старшина. — Может, сдать тебя Гилону?

— Не сдашь.

— Почему?

Спарток молчал, обдумывая, стоит ли раскрываться. Можно соврать, что он афинский клерух, но тогда непонятно, что колонист делает здесь в такое время. Мог бы и раньше познакомиться, если живет в Нимфее. Сказать правду? Неизвестно, как они отнесутся к тому, что он династ одрисов. Фракия большая, и враждующих между собой племен в ней много.

"Так… — думал он. — Судя по акценту, эти — северяне: бизалты, мезы или геты. Если бизалты, должны были узнать…"