Читаем Сова летит на север полностью

— Жди здесь, нам надо переговорить, — процедил стратег.

Офицеры отъехали, спешились — завязалась оживленная дискуссия. До Спартока доносились лишь обрывки фраз, но по жестикуляции и гневным голосам он понял, что мнения разделились.

Наконец стратег подъехал к одрису:

— В общем, так…. Пусть старшины сами решают. Я иду в Нимфей со своим демом. Так что лучше уйди с дороги.

— Худой мир лучше доброй ссоры, — спокойно сказал Спарток, отступая в сторону. — Я тебя предупредил.

Около сотни гоплитов со слугами прошли мимо, бросая на него косые взгляды. Остальные развернулись и двинулись обратно.

Глядя вслед удаляющимся ополченцам, одрис не мог сдержать довольной улыбки. Три победы за сутки, если не считать потерю декады Лисандра.

Вспомнив гибель товарища, он насупился, потом вздохнул и прямо по росе двинулся к холму. Уселся так, чтобы видеть все происходящее в проливе, стал ждать.

4

Обоз медленно катился по степи.

Мычали измученные жаждой волы, скрипели колеса, обитые железными полосами. Повозки покачивались на ухабах, отчего утварь в мешках жалобно бренчала.

Хора пустовала. Крестьяне давно ушли с семьями за стены Пантикапея, чтобы не попасться под горячую руку эпибатам Перикла. Хармид представил себе, какое там сейчас столпотворение. Люди — ладно, места хватит, но скот куда девать? Так его еще и кормить надо…

Он ехал шагом во главе илы, поглядывая по сторонам. Вокруг зеленели всходы диких злаков, которые летом превратятся в сплошной соломенно-желтый ковер. Дорога то и дело ныряла в дубраву или фисташник.

Фисташковые деревья уже отцвели. Хармид с сожалением смотрел на покрытые завязью ветки, понимая, что до зрелых орехов дело не дойдет — климат здесь неподходящий. Он любил орехи, но в Пантикапее приходилось покупать то, что на родине доставалось даром.

Быстрая Рыбка не могла спокойно сидеть в повозке. То и дело соскакивала, чтобы нарвать одной ей известных растений, или подбирала сухие хворостины на растопку. Иногда вместе с соплеменником бежала к ручью, а потом оба догоняли обоз, спотыкаясь и разбрызгивая воду из полной гидрии.

Один раз язаматка сплела венок из луговых цветов, водрузила себе на голову. Так и не снимала до вечера, бросая лукавые взгляды на Хармида. А тот ничего не замечал, был занят другим делом — сосредоточенно разглядывал окрестности.

На закате нашли подходящее место для ночлега — в балке, где по песку бежал еле живой ручей. Ничего — воды хватит для волов и коней, а у людей есть гидрии.

Помня о предупреждении Орпаты, иларх расположил повозки полукругом у подножия холма. Навалили камней. Люди устроились в центре лагеря. Скот согнали в гурт к ручью, поставили сторожа. Коней пустили под охраной пастись вдоль русла.

Первым делом Хармид обошел местность: осмотрел балку, потом поднялся на холм, долго изучал равнину. С одной стороны, вроде все правильно — костров из степи будет не видно. С другой — есть опасность, что тавры могут подкрасться незаметно. Придется кроме ночного караула высылать еще и дозоры.

Он вернулся в лагерь последним. В тесноте трудно было найти место, чтобы разложить бурнус, но товарищи подвинулись — командир все-таки. Только прилег, пришла Быстрая Рыбка с миской еще теплой полбяной каши.

Смущенно предложила:

— Поешь.

Тихо сидела на корточках, обхватив колени, пока он жевал.

— Как раб? — спросил иларх, возвращая миску.

— Конон.

— Что?

— Имя.

— Да мне плевать: раб, он и есть раб.

Быстрая Рыбка обожгла сердитым взглядом:

— Человек!

И убежала.

"Надо же, человек", — хмыкнул Хармид, устраиваясь поудобней. Язаматка не лезла у него из головы. Тогда он перевернулся на другой бок и постарался отделаться от глупых мыслей…

Ночью прискакал Памфил.

— Тавры идут!

Ила поднялась по тревоге. Хармид забрался на холм, чтобы осмотреться. Увидел, как темная масса разделилась, охватывая лагерь. Прямо на него во весь опор несся Каламид, пригнувшись к шее коня.

Подъехал Памфил.

— Эх, не успеет, — выдохнул он, потом наклонился к иларху: — Дай прикрою!

— Куда! Под стрелы? Скачи к табуну!

Памфил рванул вслед за товарищем.

Тавры палили из луков, не переставая. Греки похватали что придется: щиты, попоны, бурнусы — как-то прикрылись. На земле корчились от боли раненые. Меотийские лучники открыли ответную стрельбу.

Лава ворвалась в балку. Тавры сидели на конях по двое. Они с гиканьем и жуткими криками носились перед повозками, готовясь к приступу. С каждой минутой кольцо врагов сжималось.

Хармид подхватил горит убитого меота. Вскочив на телегу, начал стрелять по мечущимся теням. Какие уж тут приказы — в такой свалке, но декадархи знали свое дело и без его указаний. Тем более что задача представлялась предельно простой — защищать казну.

Греки бросали в нападавших дротики. В ответ в лагерь полетели факелы. Иларх увидел, как Быстрая Рыбка с Коно-ном тушат горящую повозку.

Подоспел табун. Греки вскочили на коней, пошли в контратаку. Но к лагерю уже бежали лохматые воины в шкурах — выставив копья, размахивая топорами и дубинами. Полезли через телеги.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза