Совдетство 2. Пионерская ночь

– Нельзя, – ответил я и заметил, как бледная, почти зеленая Ассоль, брезгливо оттолкнула Федора, пытавшегося ей что-то сказать.

– Это хорошо, – вздохнула Нинка. – Мама говорит, при Сталине за развод в тюрьму сажали.

– В семейную камеру. А у них, по-моему, ночью что-то произошло. – Я кивнул на Амбала и Вилену.

– У них в последнюю ночь всегда что-то происходит. Кто-то ссорится, кто-то – наоборот… – Она незаметно показала на Голубя и Эмму Львовну.

– Врешь, он ей в сыновья годится!

– Ну и что? Любви все возрасты покорны.

– Да ну тебя. Эмаль – солидная женщина…

– Ага, видел бы ты, как эта солидная женщина хихикала, когда они на дело пошли.

– Какое дело?

– Пастой вас мазать – вот какое! Сильно же вы их за смену достали! Только ты никому не говори!

– А Лемешеву?

– Никому. У нас с тобой может быть хотя бы одна тайна на двоих?

– Может.

И тут я понял, откуда у Голуба оказался лишний тюбик для Поступальской, помешанной на белых зубах. Значит, у них с Эммой замысел нас перемазать возник давным-давно. Ну и ну!

Игорь Анатольевич и медсестра, накренившись, принесли большой бидон. Дети, от безделья начавшие всухомятку жевать дорожные пайки, потянулись на водопой. Повсюду валялась белая шелуха и трещала проверяемая на прочность скорлупа. Состязание увлекательное, и главный секрет в том, чтобы ладонью обхватить яйцо как можно ближе к острому, боевому концу и хряснуть противника опережающим, чуть скошенным тычком. А поскольку в лагере яйца дают на завтрак регулярно, хитрости этого соревнования отработаны до мелочей.

– Теплового удара в последний день мне не хватало! – Зинаида Николаевна из-под руки с ненавистью посмотрела на солнце, пылавшее в безоблачной синеве.

– Маленьких надо увести в тень! – приказала Анаконда. – А лучше посадить в автобусы!

– ГАИ выехало! – доложил, примчавшись, Виталдон.

– Да что ж такое! Скажи этим влюбленным пингвинам, чтобы не выясняли отношения на глазах у детей! Развели тут шекспировский бардак! – Директриса гневно кивнула на Ассоль и Амбала, продолжавших ссориться.

– Сию минуту, – подхватился Виталдон.

И я отчетливо понял, что в следующем году старшим вожатым ему не быть.

36. Она проснулась!

Тем временем, перебив и съев почти все яйца, отъезжающие пионеры предались занятию, вошедшему в моду совсем недавно: на память расписывались на пионерских галстуках и даже оставляли на них друг другу пожелания. Когда я начинал ездить в «Дружбу», такое безобразие даже в голову никому не приходило. Во-первых, новый галстук взамен утраченного можно было раздобыть только в школе у старшего пионервожатого, сдав заранее 75 копеек. А при выдаче обновки дня через три он еще спрашивал наизусть клятву, напечатанную на обороте тетрадок: «Я, Полуяков Юра, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь…» С недавних пор галстуки можно купить в «Детском мире» или в магазине «Пионер» на улице Горького. Лида, узнав об этом, возмутилась: «Безобразие! Так скоро и партбилеты в магазинах начнут продавать!» Тимофеич в ответ лишь хмыкнул. Во-вторых, чернилами, перьевой ручкой или самопиской, на шелке нацарапать ничего толком нельзя, острие цепляется за материю, а буквы разбухают до неузнаваемости, как на промокашке. Но зато теперь, когда появились замечательные шариковые стержни, настала новая эра: паста не расплывается даже на марле – пиши на чем хочешь!

– Черкни мне что-нибудь, а? – Нинка сняла и расстелила на крышке чемодана свой чистенький, как у всех девчонок, алый треугольник. – И я тебе тоже что-нибудь напишу! Давай, а!

– У меня нет ручки…

– У меня есть!

Она придерживала шелк пальцами, а я быстренько накорябал первое, что пришло в голову: «До новых встреч!» – и затейливо расписался.

– Двадцать копеек! – оценила Краснова мой росчерк.

Похвалу я заслужил, так как долго оттачивал и совершенствовал автограф. В школе, сдав до срока контрольную, я обычно от нечего делать покрывал страницы черновой тетради загогулинами, ища свой неповторимый стиль. В отличие от простеньких учительских росчерков в дневнике справа от отметок, моя завитушка напоминала виньетку, которую я подсмотрел в витрине, когда наш класс водили в Музей Пушкина на Кропоткинской. А какие там дуэльные пистолеты! Закачаешься! Так и хочется крикнуть: «К барьеру!»

– Тебе-то написать что-нибудь? – обидчиво спросила Краснова.

– А как же!

Я развязал и без сожаления отдал ей свой потрепанный, запятнанный галстук, который и так собирался менять. Нинка, посопев, нацарапала:

«Свиданье близко! Вот расписка».

Надо отдать должное – фамильная закорючка у Красновой тоже выглядела неслабо, она явно тренировалась. Но почерк…

– С кем свиданье? – уточнил я.

– А тебе-то какая разница?

– Ну все-таки интересно…

Тут к нам подошли Лемешев и Арка:

– Знакомьтесь, Араксия Тевекелян – абсолютный чемпион лагеря по разбиванию яиц! – гордо представил он.

– Я не виновата. Какое-то твердое попалось, как из дерева… – подтвердила она. – Ага, галстуки портите! Ну и мне напишите что-нибудь, а я вам…