«Неужели поседел от обиды и унижения? За одну ночь!» – ужаснулся я, но потом сообразил: низверженный тиран, видимо, спал, накрывшись от обидчиков одеялом, и неведомым злоумышленникам удалось замарать лишь торчавшие наружу волосы. Кстати, когда Жаринов, отправленный в умывалку, вернулся в палату, я не запомнил, наверное, он дождался, пока все захрапят, потом, жалкий, побитый, опозоренный, проскользнул на свою угловую койку и закрылся от жестокого мира одеялом, пахнущим псиной.
Продолжая изучать место преступления, я заметил, что на полу валяются пустые тюбики, Одни – плоские, словно побывавшие под катком, другие – туго свернуты и похожи на улиток с круглыми удивленными ротиками. Интересно! Откуда у злодеев паста? Выходит, они заранее знали о конфискации и запаслись? Неужели девчонки? Могли, еще как могли! Но у них тоже все отобрали. Где же они взяли боеприпасы? Ведь из пионеров о предстоящей конфискации никто не знал. М-да, сюда бы Шерлока Холмса с доктором Ватсоном!
Я внимательно рассмотрел пустые тюбики, разбросанные по полу. На некоторых виднелись названия: «Старт», «Зефир», «Лесная»… Интересное кино! У большинства пацанов отобрали «Поморин», который называется так, потому что им можно клопов морить. Ядреный! У кого-то, помню, конфисковали «Буратино», «Антошку», «Пчелку», которая и в самом деле отдает медом: Тигран дал мне как-то попробовать. Примерно такой же расклад у девчонок, я же видел: целый месяц мы бок о бок умывались. По моим наблюдениям, они трут щетками зубы гораздо дольше, чем мы. Да еще многие перед сном наяривают. К концу смену у них пасты почти не остается. А Поступальская, помешанная на белизне зубов, израсходовала свой «Жемчуг» за неделю до конца смены. В артистки готовится! Мне Нинка Краснова выболтала. Голуб, сжалившись, выдал ей целехонький тюбик из «резерва». Странные все-таки они существа – девчонки! Так заморачиваться из-за цвета зубов! Как в сказке: «Я ль на свете всеми милее, всех румяней и белее?!
Но кто же нас все-таки вымазал?
За окном послышались жестяные звуки скрипучего репродуктора:
Лемешев открыл глаза и сначала лежал неподвижно, принюхиваясь, потом осторожно потрогал свои розовые усы и плаксиво сморщился:
– Вымазали-таки!
– Угу, – кивнул я. – У меня тоже усы?
– Тоже, – подтвердил он. – Зеленые. А у меня?
– Розовые.
– Гады! – возмутился Пашка. – Но ведь пасту у всех отобрали!
– В том-то и дело!
– Кто же?
– Об этом и думаю.
– Может, это нам за первую смену отомстили? – предположил он.
– Вряд ли… Всех вымазали.
– Да, нестыковочка… Девчонки?
– У них тоже тюбики конфисковали…
– Остаются марсиане, – усмехнулся Пашка, и его розовые усы смешно шевельнулись.
В палату походкой победителя вошел бодрый Голуб, одетый в майку и треники. Выглядел он по-домашнему, словно ночевал здесь, в нашем корпусе, а не у себя в общежитии. Его чуть пошатывало, и мятный воздух в комнате смешался с легким похмельным перегаром. В руках вожатый держал коробку из-под макарон.
– Ну что, клоуны? – засмеялся Коля, обводя нас веселым и мутным взглядом. – Проспали! Зря, выходит, мы старались, пасту собирали? Эм, посмотри на этих импрессионистов!
Из-за его спины выглянула Эмаль и картинно всплеснула руками. Она была в халатике, с распущенными волосами и расслабленно улыбалась.
– Девчонок тоже измазали? – спросил Тигран: у него было такая физя, словно его макнули, как Чарли Чаплина, лицом в кремовый торт.
– Девочки такими глупостями не занимаются! – помотала волосами воспитательница.
– Девочки занимаются другими глупостями… – жмурясь, как кот, промурлыкал вожатый, он хотел еще что-то добавить, но воспитательница ткнула его локтем в бок.
– Зарядка будет? – спросил Пферд – ему нарисовали на щеках крестики и нолики.
– Нет, физрук устал… Ликуйте! Вы разве не поняли, что вас на час позже подняли. Цените! – Голуб подошел к Жаринову, взял его за подбородок и некоторое время рассматривал расквашенную рожу. – Ты жив, жертва коллектива?
– Жив, – ответил тот, едва шевельнув разбитыми губами.
– Заявления для мировой общественности делать будешь? Кто? Почему? За что?
– Не буду, сам разберусь…
– Ну, твое дело. А тебя, я смотрю, почти не вымазали. Странно как-то! – Голуб загадочно почесал грудь.
– Вымазали, – мрачно ответил тот и показал свой затылок: засохшие белые волосы смешно торчали в разные стороны.
– Хитер!
– Это не я!
– И лошадь не твоя! – Голуб, достав из заднего кармана зеркальце, с огорчением проверил редеющий чуб.
– Можно? – Бывший тиранозавр неуверенно протянул руку.
– Ну, посмотрись, посмотрись! – Вожатый отдал зеркальце. – Зрелище не для слабонервных.
– Суки! – прошептал Аркашка, изучая синяки и кровоподтеки на избитой физиономии.
– Вот мама-то огорчится! – неискренне посочувствовал вожатый.