Совдетство 2. Пионерская ночь

…Увидев это жуткое зрелище, сиротка хотела вернуться, да и мать-одиночка, ругаясь, тянула ее за ногу. Но тут непослушная девочка заметила возле постамента красивые бусы из крупного черного жемчуга. «Если я приду в таких в школу, – подумала она, – все девчонки и даже учительница сдохнут от зависти!» Озорница, оставив в маминых руках красную туфельку, по-пластунски подползла к ожерелью, схватила и тут же надела на шею, заметив с удивлением, что жемчужины почему-то холодны, как ледышки. Девочка захотела полюбоваться собой и заметила на стене зеркало в раме из человеческих костей…

– Не надо дальше! – пискнул кто-то из пионеров. – Страшно!

– Давай-давай! – наперебой потребовали другие голоса.

Дальше? Ну, как хотите! Непослушная девочка подошла к зеркалу, но увидела в мутном стекле не свое отражение, а страшную лохматую морду с рогами и клювом вместо носа:

– А ты знаешь, мерзавка, что бывает с теми, кто берет чужое? – спросило отражение жутким голосом.

– Не-ет, не знаю, – соврала она.

– Хочешь узнать?

Сиротка собиралась крикнуть: «Нет!» и убежать, спрятаться, но губы, отказываясь повиноваться, прошептали:

– Да! Хочу! Очень хочу!

– Ну что ж, я тебя за язык не тянуло!

Крышка гроба меж тем медленно приоткрылась, как створки огромной черной раковины…

– Хватит, не надо! – взмолились в темноте сразу несколько голосов.

– Рассказывай! – потребовали другие.

Ладно же! Из-под крышки медленно высунулась черная рука и, удлиняясь, как резиновая, потянулась к девочке, которая, словно приросла к полу.

– Зачем ты взяла мои бусы? – донесся из-под крышки леденящий душу голос.

– Я думала, они ничьи… – дрожа всем телом, отозвалась сиротка.

– Бусы? Ничьи! Ха-ха! Тысячу лет живу, а такой глупости еще не слышал! Разве мама тебе не говорила, что чужое брать нельзя?

Черная рука, как щупальце, все ближе тянулась к горлу девочки, на скрюченных пальцах быстро отрастали острые когти, а жемчужины на шее сиротки вдруг превратились в страшных пауков с большими белыми брюшками и ядовитыми челюстями, которые тут же впились в детскую кожу…

– Хватит, хватит! – чуть не плача, требовало из темноты подавляющее большинство.

– А чем все кончится? – спросил одинокий дрожащий голос.

– Сейчас узнаешь! – зловеще пообещал я.

…Гроб открылся, как крышка парты, и страшное существо с рогами, то самое, которое сиротка видела в зеркале, рывком село и, сверля девочку желтыми глазами, спросило, щелкая клювом:

– Почему мама тебя так отвратительно воспитала? Она плохая?

– Нет, очень хорошая! – заплакала непослушница.

– Плохая! И я ее накажу!

Лиловая портьера колыхнулась и приподнялась, пропуская кочан красной капусты, катившийся к постаменту, оставляя за собой кровавый след. И несчастная девочка с ужасом увидела: перед ней отрезанная голова бедной матери-одиночки: глаза еще жалобно мигали, а губы шептали: «Пойдем домой, дочка, не нравится мне эта квартира…»

– Родненькая! – зарыдала сиротка, ставшая в этот миг круглой.

– Хватит! Заткнись! – взвыла вся палата. – Перестань, гад!

Внезапно вспыхнул яркий ядовитый свет – это воспитательница, напуганная детскими стенаниями, влетела в палату и щелкнула выключателем, не понимая, почему двадцать мальчишек орут как помешанные. Если увидели страшный сон, почему все сразу? И только я один спокойно лежу в постели с закрытыми глазами, чувствуя себя повелителем ужасов.

4. Здравствуй, милая картошка!

– Ребята, вам понравилась тишина? – бодрым, как в «Пионерской зорьке», голосом, спросила Ассоль.

– Да, да, да, да… – радостно загалдели пионеры и начали толкать друг друга.

Огонь тем временем осел и лежал грудой раскаленных углей, они ворчали и ворочались, выталкивая короткие синие язычки пламени. Голуб, орудуя длинной палкой-рогаткой и прикрывая лицо рукой, как сталевар, выкатил из пекла несколько обугленных кругляшей. То же самое сделали вожатые других отрядов – Юра-артист и Федя-амбал: в костер заранее высыпали целое ведро мелкой картошки, выданной завхозом Петром Тихоновичем.

– Сгорела! – всплеснула руками Эмма Львовна и неприязненно глянула на Ассоль. – Домолчались, фантазеры!

– Не факт! – Федя достал из кармана выкидушку, присел, выстрелил лезвие и разрезал пополам пару черных окатышей. – Как пирожное!

Внутри обугленной скорлупы открылась искристо-белая сердцевина, и одуряюще запахло печеным картофелем. Голуб своим ножом тоже располовинил клубень, подцепил кусочек на кончик лезвия, поднес к губам и обжегся.

– Ух, ты! Горячо!

– А пока стынет, споем! Таечка, «Картошку»! – приказала Эмма Львовна. – Хватит тишину слушать!

– Угу… – ответила Тая из Китая, но даже не отстегнула петельку.