Совдетство 2. Пионерская ночь

Население палаты активно включилось в наш спор, разделившись на «лемешистов», «козлистов» и «шаляпинцев», хотя многие даже не знали прежде этих имен и спросонья вообще не могли понять, о чем крик. Они, недоумевая, следили за нашей поначалу полушутливой, но постепенно ожесточавшейся потасовкой. Глухие удары подушек по головам сопровождались страстными воплями:

– Лемешев!

– Шаляпин!

– Козловский!

– Что тут за бедлам! Прекратить немедленно! – на пороге стояла красная от негодования Марфа Антоновна.

Она сжимала в руке длинную, похожую на брусок, пачку рафинада, из-за которого, видно, и вернулась. По ее расчетам, мы должны были дрыхнуть без задних ног и видеть во сне полдник с маковыми плюшками. А тут такое безобразие: в палате летают пух и перья, по кроватям прыгают, дубася друг друга казенными подушками, три мальчишки и орут:

– Лемешев!

– Шаляпин!

– Козловский!

Заметив разъяренную воспитательницу, все замерли и притворились спящими. Но если другим, чтобы прикинуться послушными, достаточно было подтянуть одеяла к подбородкам и закрыть глаза, то мы, перестав прыгать по кроватям, так и застыли в нелепых боевых позах, замахнувшись подушками, схваченными за вытянувшиеся углы. В наступившей тишине снова послышались звуки радио: мужской голос со сдержанным гневом отчитывал «определенные круги Запада» за «эскалацию войны во Вьетнаме» и «гонку вооружений».

– Обнаглели! – крикнула, заикаясь от ярости, Марфа Антоновна. – Ты, ты и ты – Шаляпин, Лемешев и Козловский, брысь по углам. – Она пальцем показала, кому где отбывать наказание. – А после полдника до ужина будете у меня убирать территорию вокруг корпуса. Ясно?

– Ясно…

Позже к уборке территории присоединился Папик, он пытался исподтишка стянуть с Родионовой трусики и доказать, что у женского пола там все устроено совсем иначе, чем у мальчиков. Доказал. Получил подзатыльник и принудительные работы. Приводя в порядок округу, мы нашли бархатное тельце крота, засиженное мухами, и с почетом похоронили несостоявшегося мужа Дюймовочки в клумбе. Периодически к нам подходили девочки из нашего отряда, чтобы уточнить: правда ли нас наказали за то, что мы подрались, выясняя, кто лучше поет – Шаляпин, Лемешев и Козловский.

– А я считаю, Павел Лисициан лучше! – Тигран снова попытался ввести в заблуждение общественность.

– Знаем, за что тебя наказали! – хихикали девчонки. – Не примазывайся!

Так мы стали неразлучными Лемешевым, Козловским и Шаляпиным. Теперь, приезжая в лагерь, мы встречались как ветераны детского летнего отдыха, а те, кто знали нас по прошлым сменам, восклицали:

– О, кого я вижу – Лемеш, Козел и Шляпа – собственными персонами!

Наши прозвища передавались из года в год, в других отрядах нас тоже знали как Лемешева, Козловского и Шаляпина. Даже Голуб, впервые в этом году приехавший в «Дружбу», мог остановить меня на бегу и спросить:

– Шаляпин, тьфу черт… Полуяков, стенгазету к родительскому дню Пушкин будет выпускать? Ты председатель редколлегии или я?

Много лет наша троица была неразлучна. И вот Козловского не стало, он попал в скверную историю…

16. Местные атакуют

– Как ты думаешь, Козел на будущий год приедет? – спросил я.

– Даже не знаю… – вздохнул Лемешев. – Он гордый. Да и родители, если докопаются, могут не разрешить. Мои бы не разрешили…

«Это уж точно!» – подумал я, представив себе Пашку, печатающего строевой шаг по асфальтовой дорожке, уходящей за горизонт.

С Козловским приключилась скверная история, хуже не придумаешь. А началась она давно, три года назад, когда в нашем отряде объявился местный мальчик. Тут надо бы объяснить, что местные бывают двух видов: одни живут в домиках вдоль железной дороги, их называют востряковскими, или востряками. Тихие люди, они роются в своих садиках-огородиках, выращивают клубнику, огурцы и разную-всякую петрушку-сельдерюшку. В родительский день востряки утраивают у платформы целый базарчик, и Лида всегда покупает мне там раннюю морковку, сладкую, нежно-оранжевую, с длинным корешком – не толще суровой нитки, в магазине его всегда почему-то отрезают. А чуть дальше расположен Рабочий поселок – десяток двухэтажных деревянных бараков и две серые хрущевки, заселенные буйными, особенно во хмелю, «гегемонами», так называет их Юра-артист. В этом году они даже напали на наш лагерь, устроив страшный переполох.