Совдетство. Книга о светлом прошлом

Обойдя Колькин дом, я свистнул пару раз и бросил несколько тугих репейных головок в закрытое окно. Но занавески не шелохнулись. Лето. Скука. Одиночество. Трудно жить без коллектива…

Отодвинув позеленевшую доску, болтавшуюся на гвозде, я протиснулся через щель и оказался в нашем скверике. Его разбили на пустыре, когда я ходил еще в детский сад. Все наши сбежались тогда поглазеть, как мощный кран снимал с грузовиков бетонные секции будущей ограды и ставил на ленточный фундамент, залитый по ребристой арматуре. Когда блоки уложили, рабочий в брезентовой робе, рассыпая искры, два дня приваривал узорные чугунные парапетики к торчащим из бетона железкам. Иногда он поднимал похожую на обувную коробку маску с узким темным стеклышком посредине и просил нас: «Ребята, не смотрите на огонь, худо будет!» Но мы не слушались и любовались брызгами белого огня. Глаза потом долго болели и слезились, словно их запорошили молотым перцем.

Забор вышел невысокий, метра полтора. Потом пригнали несколько самосвалов хорошей черной земли и разровняли, а в центре, где планировалась клумба, ссыпали целый кузов испорченного кофе с цикорием. На Пищекомбинате все время что-то подгорает, и этот брак сыплют в клумбу каждый год, объясняя: лучшего удобрения невозможно придумать! Не знаю, не знаю… Настурции и флоксы, конечно, растут, но после дождя в сквере такой запах, точно Серафима Николаевна на кухне в маленьком серебряном кувшинчике с деревянной ручкой (у него смешное название «турка») варит себе кофе по-турецки. Если положить много сахару – пить можно. Я пробовал.

А вдоль забора, изнутри, посадили желтые акации, затем в большие ямы на расстоянии пяти метров друг от друга врыли молодые тополя, они быстро вытянулись, поднявшись выше проводов. В начале июня входишь за ограду и кажется, будто попал в заснеженный лес, ветки густо покрыты белым пухом, который потом срывается и разносится ветром по всей округе. Кое-кто в общежитии начинает кашлять, чихать, сморкаться и ругать «тополиную напасть».

В сквере есть даже таблички «По газонам не ходить! Штраф – 5 рублей»! В слове «штраф» буква «в» переправлена на «ф». Это я ошибся, когда по просьбе коменданта Колова писал на фанерке масляной краской.

– Эх ты, грамотей! – рассердилась Лида, которой тут же наябедничали.

Однако на моей памяти никого еще не оштрафовали, хотя запрет постоянно нарушают. Во-первых, играя в салочки или в казаков-разбойников, просто невозможно бегать только по дорожкам, посыпанным битым кирпичом. Во-вторых, именно на газонах возле кирпичной стены растут большие шампиньоны. В-третьих, там девчонки устраивают свои «секреты», а мы их злорадно разоряем. Зачем? Это же красиво: в земле, под стеклышком, теснятся кусочки фольги и фантиков, бусинки, бутылочные осколки, голубиные перышки, лепестки цветов – все это вместе образует необычайные узоры – засмотришься. Но у «Ойкумены» свои суровые законы, подчиняясь им, ты должен найти прикрытый дерном «секрет», перемешать его с землей, а потом победно наблюдать, как горько рыдает девчонка, любовно собиравшая и прятавшая свою красивую тайну. Такова жизнь!

Народу в скверике сегодня немного. На лавочках сидят две мамаши с колясками, чья-то бабушка испуганно следит за тем, как ее щекастый внук крутит педали трехколесного велосипеда, носясь вокруг клумбы. В глазах у нее ужас, словно ребенок гоняет не на трехколесном драндулете, а на мотоцикле по вертикальной стене. Я видел такой аттракцион в Парке культуры имени Горького, и удивить этими «чудесами отваги», как написано на щите, можно только тех, кто не учился в школе и не знает, что такое центробежная сила. Как говорит дядя Юра, «дешевые понтярщики морочат трудовой народ!».

В нашем сквере я научился ездить на велосипеде. Тимофеич и Башашкин привезли двухколесный «Школьник» из «Детского мира» и сели обмывать, а мне загорелось – покататься. Дядя Коля Черугин увидел, как я хнычу, понял, в чем дело, и вызвался помочь горю. Мы отправились в сквер. Я шел и гордо катил рядом, любовно удерживая за руль и седло, свой первый настоящий велосипед – трехколесное недоразумение не в счет. Встречные пацаны смотрели на меня с завистливым уважением, а солнечные лучи весело отскакивали от вращающихся спиц, серебряных и еще не запыленных. Потом, неумело сев в высокое седло, я стал крутить педали, но все время заваливался на бок. Тогда Черугин, крепко ухватившись сзади за раму, чтобы я не терял равновесие, приказал:

– Вперед! Жми на педали – пока не дали! – а сам бежал сзади и надежно меня страховал.

Мы несколько раз успешно объехали вокруг клумбы. Мне было страшно, что он отпустит раму, но оглянуться и проверить – держит ли – я не решался, вцепившись в руль, глядя перед собой и поминутно спрашивая:

– Дядя Коля, вы меня держите?

– Держу!

– Держите?

– Держу, Юрочка, держу!