Совдетство. Узник пятого волнореза

Речь шла об огромной, трехствольной старинной алыче, накрывавшей кроной чуть ли не половину участка. В августе, когда мы приезжали, земля была сплошь усеяна желтыми падалицами размерами с райские яблочки. Созревшие плоды беспрестанно сыпались сверху, и, направляясь в «Храм раздумий», можно было получить болезненный удар в голову. Инженер Василий Макарович, снимавший койку одновременно с нами, подсчитал на бумажке: если бы дерево было втрое выше, а плоды из свинца, то они пробивали бы череп насквозь, как пули. Тетя Нина готовила из алычи острый соус ткемали, а тетя Валя, чтобы сварить ароматный компот, протягивала мне кастрюлю и говорила:

– А ну-ка, Юраш, собери!

Две минуты – и готово. Правда, экономная Батурина сахар почти не клала, и напиток получался кислый – «вырви глаз», но именно таким лучше всего утолять жажду в жаркий день, от сладкой грушевой газировки пить хочется еще сильнее.

Однако утрата огромного дерева, на месте которого уже успели высадить юные мандариновые кустики, оказалась не единственной переменой в тесном хозяйстве Суликошвили.

– А теперь прошу к нашему шалашу! – пригласила Нинон, как циркачка, взмахнув рукой.

– Ититская сила! – восхитился Башашкин. – Ну ты теперь владычица морская! Дай поцелую!

– Тебе можно!

Между старой покосившейся избушкой, где мы прежде останавливались, и дощатой кухней с примыкающим сарайчиком (там в курортные месяцы ютились сами хозяева) вырос новый двухэтажный дом под четырехскатной шиферной крышей. Точнее, над нами вознесся второй этаж, опирающийся на бетонные ходули, напоминая шагающую боевую машину марсиан из книжки «Война миров». Стены были сложены из пористых, величиной с обувную коробку, блоков, их делали, когда заканчивался сезон, прямо здесь, на участке: в старом корыте перемешивали, добавляя воду, цемент, песок и мелкую гальку, а потом жидкий бетон заливали в фанерные формы, похожие на ящики для почтовых посылок, и оставляли так, пока «не схватится». Готовые серые блоки складывали вдоль сетки-рабицы, отделявшей Суликошвили от соседей, и стена, похожая на крепостную, росла год от года. Остроумный Башашкин, приезжая на отдых, обычно начинал с того, что пересчитывал пальцем свежие брикеты, отличавшиеся от старых более темным цветом:

– Ого, дядюшка Тыква хорошо поработал! Когда строиться начнете?

– Когда рак свистнет! – отвечала хозяйка, сердито глядя на Сандро.

Несчастный сапожник Тыква из «Приключений Чиполлино», покупавший с каждой получки по одному кирпичу для задуманного жилища, был тут ни при чем: стройматериалы лепила сама Нинон, ей помогал Тигран по прозвищу Диккенс, Ларик, иной раз даже отдыхающие, если было пасмурно и штормило. Однажды в августе внезапно похолодало на целую неделю, и я смог наблюдать этот процесс, даже принял в нем посильное участие, тяжело ворочая в корыте совковой лопатой. Гальку с пляжа возили в тачке, а цемент по дешевке брали у водителей, доставлявших материалы для возведения нового корпуса санатория «Апсны».

Сандро считал это занятие глупым, он все еще надеялся выиграть деньги на постройку в карты и нанять шабашников. Ларик с возрастом стал разделять точку зрения отца. Суликошвили-старший бесцельно бродил по участку в полосатых пижамных брюках и майке с узкими бретельками, он воздевал руки, ругался по-грузински и на предложение взяться за лопату скрывался в жилом сарайчике, успев крикнуть:

– Я тебе что – Давид-строитель?

– Пошел ты к Люсе! – был ответ.

Считалось, Александр Илларионович происходит из княжеского рода Суликадзе, но в революцию его дед, чтобы уцелеть и сохранить добро, заменил благородное «дзе» на простонародное «швили». На плече у Сандро синела пороховая наколка, похожая на детский рисунок: длинноволосая дама с дымящейся папиросой, а ниже подпись «Люся». Любая попытка вступить в серьезный спор с женой кончалась для него советом немедленно убираться к этой самой чертовой Люсе. Разумеется, следовало суровое напоминание, что глупая женщина, осмелившаяся предложить ему такое, пребывает на земле, испокон принадлежащей гордому клану Суликадзе, поэтому в следующий раз он просто отрежет ей язык.

– Да ну! Ты кому это говоришь? Забыл? Мы Рубакины! Мы казаки! – подбоченивалась Нинон. – А тебе самому, горный орел, ничего не отрезать? Хватит выстебываться! К черту всех вас, уезжаю к матери, на Кубань. Лиска, тащи мою торбу!

Понятно, никто никому ничего не отрезал и никуда не уезжал, вечером все пили вино и обнимались, потом играли в карты по маленькой, а на ночь Ларику и сестре стелили в тесной избушке, обычно в нашей комнате.

– Стряпаем мы теперь тут! – похвалилась казачка, показывая на обширное пространство между бетонными опорами.

– Вижу. Шикарно! – кивнула тетя Валя.