Совдетство. Узник пятого волнореза

И все бы ничего, но у Сундукянов тем летом снимали комнату ленинградские чертежницы, одна постарше, вторая помоложе. Подруги. Я их хорошо запомнил, так как ежевечерне смотрел вместе с ними телевизор, стоявший на новенькой веранде. У Суликошвили тогда своего «ящика» не было, Сандро из-за этого страшно переживал, ерепенился, но если передавали футбол, смирив гордыню, шел к полуармянской родне. Молодую чертежницу я и сейчас вижу будто живую, особенно ее голубые, как у Мальвины, глаза, а вот старшую помню хуже, так как старался на нее не смотреть. Она курила, а женщины с сигаретами почему-то сызмала действуют на меня очень странно, по неизвестной науке причине мой двадцать первый палец мгновенно твердеет, вздымая штаны, поэтому, отправляясь к телевизору, я всегда брал с собой книжку и, раскрыв, клал на колени.

– Какой развитой мальчик! – переглядывались чертежницы.

Как-то вечером мы смотрели спектакль «Оптимистическая трагедия». Когда красивая большевичка в кожанке, застрелив развязного матроса-анархиста, строго спросила: «Ну, кто тут еще хочет комиссарского тела?» – старшая захлопала в ладоши и закурила, а я поправил книгу на коленях.

Так вот, вернувшись, Ашот праздновал «дембель» неделю. Заодно решили отметить и отъезд ленинградок, их отпуск закончился, поезд отходил утром. Когда стемнело и застрекотали цикады, рядовой запаса позвал девушек погулять вдоль берега и на прощание искупаться в ночном море. Младшая наотрез отказалась, объяснив, что у нее еще не уложены вещи, а старшая охотно согласилась, так как хотела в последний раз окунуться в светящуюся соленую воду.

Посреди ночи я проснулся в избушке от шума: крики, рыдания, причитания, грохот, топот…

– Что там такое? – спросил я Батуриных, когда те, странно переглядываясь, вернулись в комнату.

– Спи, не твое дело! – цыкнула тетя Валя.

Наутро, отправляясь на пляж, я не обнаружил ни чертежниц, что понятно – они уехали, ни Ашота. На вопрос, где наш «дембель», мне раздраженно ответили, мол, ушел в горы за кизилом на несколько дней.

«Странно, – подумал я, – за кизилом идут утром, а возвращаются к обеду, сгибаясь под тяжестью полных ведер. Если собирать несколько дней, то просто не хватит рук, чтобы дотащить до дома. Нужен транспорт… Хотя бы тележка. А она стояла на месте, прислоненная к стене». Башашкин, выслушав мои сомнения, сказал так:

– Запомни, племяш, при Сталине Беломорканал рыли с одной стороны слишком разговорчивые, а с другой слишком наблюдательные. Понял?

После обеда примчался взъерошенный и обсыпанной мукой Сандро (он тогда работал в пекарне). Взрослые сошлись за столом и что-то обсуждали, озираясь. Я как раз завернул по надобности в «Храм раздумий» и задержался там, оттуда был хорошо слышен секретный разговор старших, и мне стала известна невероятная вещь: оказывается, прогуливаясь вдоль тихого ночного моря, Ашот изнасиловал чертежницу, у которой не оказалось с собой пистолета, как у красивой комиссарши в кино. Это слово – «изнасиловать» – я тогда услышал впервые, и оно мне сразу не понравилось своей грубой избыточностью.

– Скотина! – вскричал Сандро. – Идиот! Это же 117-я! Трешка в лучшем случае. Ему что, шмар на турбазе мало?!

– Мальчика можно понять, – всхлипнула Машико. – Он из армии… Соскучился…

– По чему соскучился? По нарам? Я, когда с зоны вернулся, хоть кого-то пальцем тронул? А я ведь тоже «соскучился»… Не бил он ее хотя бы?

– Нет, не бил, но синяки остались, – пролепетала Нинон. – Беда в другом…

– А в чем?

– Нетроганая она оказалась.

– Целка, что ли? – ахнул Сандро. – Не может быть. Она ж курила!

– Курить курила, а мужиков до себя не допускала, – вставила тетя Валя. – Так бывает. У нас в Росторфе, в отделе кадров…

– 117-я с отягчающими. До десяти! – перебил Суликошвили.

– Но она сама-то дура, что ли? – возмутилась Анна. – С молодым жеребцом на ночь глядя купаться пошла! Не понимала, чего ему от нее надо? После казармы. Как нарочно дразнила!

– Не понимала, – объяснила Батурина. – У них в Ленинграде вдоль Невы обгуляйся ночью – никто тебя даже пальцем… не тронет. Ей в голову не приходило!

– Здесь Кавказ! Южная кровь! Понимать надо! – заорал Сандро. – Вина налейте! Подала она заяву-то?

– Нет-нет, – затараторила Нинон. – Мы ее по-бабски уговорили. Мол, в милиции сейчас все равно никого нет: свадьба у инспектора. А по пути могут схватить, увезти в горы и закопать, никто потом не найдет. Так уже бывало…

– Когда?

– Сам знаешь. Они, даром что ученые, поверили, до утра в комнате закрылись, а чуть свет с чемоданами на поезд убежали.

– Это вы хорошо придумали! Бог даст – обойдется. Целки, они больше всего позора и стыда боятся. А кобеля этого чтобы я здесь не видел. Вот дурная кровь! Застрелю как собаку!