Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных

Тогда как некоторые активисты лишены власти из-за так распространённого сегодня организованного активизма, другие решили добиваться усиления влияния иным способом: через насилие и уничтожение имущества, совершённые во имя освобождения животных. Как я говорил, я не пацифист — бывают случаи, когда насилие в целях самообороны или освобождения может быть необходимым, но использование насилия в рамках зоозащитного движения не только противоречит морали и этике, но и неэффективно для изменения отношения общества к животным в долгосрочной перспективе. Несмотря на это, в движении существует множество людей, которые превозносят насилие и которые инстинктивно стремятся властвовать и господствовать над другими из-за малодушной злости, мизантропии или сочетания того и другого. Хотя в нашем движении есть настоящие политические заключенные, которые страдают от репрессий государства, защищающего собственность, также среди зоозащитников есть люди, склонность к насилию которых, возможно, проистекает из индивидуалистической потребности в катарсисе и/или подлинно асоциальных наклонностей. Хотя я понимаю, что люди чувствуют инстинктивную и мгновенную реакцию на жестокие и ужасающие страдания животных, которые постоянно происходят вокруг нас, мы должны остерегаться возможности скатиться к такой же эксплуататорской динамике, против которой мы боремся в первую очередь. Мы не можем заставлять людей делать моральный и этический выбор под дулом пистолета — метафорического или настоящего. Вместо этого, пишет Ли Холл, мы должны усердно трудиться над «развитием альтернативной точки зрения» на то, как в нашем обществе обходятся с животными, имея конечной целью изменение социальной парадигмы [227].

Это тяжёлая и неблагодарная работа во имя революции, на которую указывают авторы You Can’t Blow Up a Social Relationship, но это единственный вид изменений, которые имеют хоть какой-то шанс в конце концов стать устойчивыми. Сегодня большинство людей считают насилие и страдания, причинённые их рецепторам, совершенно неприемлемыми; эксплуатация животных является нормой, несмотря на присущие ей противоречия. Учитывая, как безгранично сильны социальные течения, направленные против обращения с животными лучше, чем просто с товарами или имуществом, изменения, которые нам нужны, потребуют больше, чем просто насилие, больше, чем уничтожение имущества, и однозначно больше, чем воспроизводство эксплуататорской динамики, против которой мы изначально и выступаем. Если нам суждено когда-нибудь победить и продвинуться вперёд, мы должны сделать это, изменив общественные отношения, лежащие в основе проблем, с которыми сталкиваемся. Если мы воспроизводим эти разрушительные общественные отношения, опираясь на господство и насилие, мы фактически занимаемся усугублением проблемы, с которой, по нашим словам, мы боремся. Если уж на то пошло, если мы по-настоящему верим в собственную риторику о господстве, эксплуатации, угнетении и страдании, бессмысленно компрометировать свои собственные прекрасные умозаключения и собственные принципы, принимая участие в этих структурах.

Также бессмысленно прославлять насильственные и крайне антиобщественные действия отдельных личностей во имя «движения» или во имя «животных». Касательно подобной проблемы в 1917 году — на этот раз в отношении насилия в рамках анархического движения, сделавшего его уязвимым к извращению молодыми новобранцами и людьми, к нему не принадлежащими, — Луиджи Фаббри писал, что «анархия — это идеал упразднения насильственной и принудительной власти человека над человеком во всех сферах, будь то экономической, религиозной или политической» [228]. Прославляя насилие, утверждал Фаббри, мы превозносим нескольких «великих людей» и их поступки, игнорируя общественное в целом как пространство борьбы, сражений и в конечном счёте социальных изменений. Анархистам, писал Фаббри, нужно рассматривать всякое революционное действие «в отношении к желаемой цели, не подменяя её особым характером, предназначением и последствиями». Если кратко, идея Фаббри состоит в том, что средства и цели имеют значение, и мы не можем упразднить господство, будучи властными. Хотя он не был пацифистом, Фаббри стремился к тому, чтобы анархизм его времени не обратился против себя самого, подобно самоубийственному пророчеству. Буржуазные газеты того времени называли Фаббри сторонником насилия, но он утверждал, что анархистское движение лишь играет на руку своим недоброжелателям, занимаясь необдуманным насилием. Более того, когда движение прославилась как насильственное, оно привлекло людей, для которых насилие было более притягательным, чем сами принципы анархизма. Вместо этого, доказывал Фаббри, движению следовало вновь обрести себя через последовательность и приверженность принципам, определяющим анархизм. Без сомнения, замечания Фаббри могут стать основой для уместного сравнения с современным зоозащитным движением.