«Совершенно секретно! Только для командования». Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы

Когда в ночь с 20 на 21 апреля я докладывал Гитлеру о прорыве советских войск в районе Котбуса, который привел к крушению Восточного фронта и окружению Берлина, я находился с ним—это было единственный раз — один на один. За несколько часов до этого Гитлер принял решение перенести свою ставку, штаб верховного главнокомандования, а также генеральные штабы сухопутных войск и военно-воздушных сил за исключением небольших вспомогательных штабов в так называемую «Альпийскую крепость», т. е. в район Берхтесгадеиа и южнее Эта «Альпийская крепость» существовала только на бумаге Кроме создания нескольких тыловых органов, ничего не было подготовлено для обороны этого «редута». Намеревался ли Гитлер 20 апреля сам вылететь туда и оттянуть свой конец на несколько дней, представляется мне сомнительным Приказ о переводе высших штабов в Альпы привел к тому, что этой ночью все. кто находился в имперской канцелярии и обычно проявлял интерес к оперативным совещаниям, были заняты упаковкой и погрузкой своего многочисленного багажа. Даже стенографист не явился Пришлось специально вызвать секретаршу, чтобы застенографировать мой доклад. Гитлер внимательно слушал полные трагизма донесения, но снова не нашел иного объяснения успеху советских войск, кроме слова «предательство». Учитывая, что при этом не было свидетелей, я набрался храбрости и задал Гитлеру вопрос: «Мой фюрер, вы так* много говорите о предательстве военного командования и войск. Верите ли вы, что действительно совершается так много предательства?» Гитлер б,росил на меня нечто вроде сочувствующего взгляда, выражая тем самым, что только дурак может задать такой глупый вопрос, и сказал: «Все неуспехи на Востоке объясняются только предательством...» У меня было такое впечатление, что Гитлер твердо в этом убежден...

В последние месяцы я все время ставил перед собой вопросы: почему Гитлер продолжал борьбу, когда он уже должен был знать, что он ее проиграет и что каждый день сопротивления и каждая попытка уйти от уже неотвратимой судьбы стоит немецкому народу новых неисцелимых ран, несет ему уничтожение н ужас. Верил ли он в действительности до последнего часа в себя и в свою силу? Многое говорит за то, что даже в апреле 1945 г. он не терял надежды и что его фантазия, прямо-таки рабски подчиненная воле, казалась ему тем спасительным средством, за которое он стремился уцепиться. В эти дни он все время стремился убедить свое окружение в том, что американцы и англичане не оставят его в беде (дословно') как первого защитника западной культуры и цивилизации от восточных варваров, что они предложат ему перемирие, чтобы он успешно мог продолжать борьбу против Советов. Больше того, они окажут ему в этой борьбе даже материальную помощь. Когда было получено известие о смерти Рузвельта, в «бункере фюрера» эти настроения перешли даже в уверенность, что война с Западом окончена Проводились исторические параллели со смертью Елизаветы, которая дала возможность Фридриху II избежать неблагоприятного исхода Семилетней войны. Стремление Гитлера сравнивать себя с Фридрихом Великим, вероятно, сыграло здесь некоторую роль.

Но одновременно с высказыванием надежды на возможность достижения договоренности с западными державами Гитлер отдавал приказы об использовании всех средств для задержания продвижения группы армий Монтгомери на Берлин и к нижнему течению Эльбы.

Лишь 23 апреля он дал свое согласие на использование !2-й армии, которая сосредоточивалась по обе стороны Эльбы на участке Дессау, Лауенбург с задачей оборонять Берлин с запада, для наступления на восток с целью дрблокады Берлина, отказавшись таким образом от сопротивления войскам западных союзников.

В ночь с 20 на 21 апреля после разговора с Гитлером о мнимом предательстве командования 4-й армии я собирался уже покинуть помещение для оперативных совещаний. В этот момент посланник Хевель из министерства иностранных дел просунул голову в дверь и спросил: «Мой фюрер, есть ли у вас для меня какие-либо приказания?» Когда Гитлер ответил, что приказаний не будет, Хевель сказал: «Мой фюрер, сейчас без пяти секунд 12 часов. Если вы намерены еще достичь чего-либо с помощью политики, то позже этого уже ничего невозможно будет сделать». Тихим, совершенно изменившимся юлосом Гитлер ответил, медленно покидая помещение и с трудом волоча за собой ноги: «Политика? Больше я политикой не занимаюсь. Она мне опротивела. Когда я буду мертв, вам много придется заниматься политикой». В его голосе слышалось глубокое разочарование, сознание того, что человек все проиграл. Эти слова, этот голос заставили меня содрогнуться.