Совершенное оружие

— Быть может, он просто не знает как спасать и поэтому делает единственное, что умеет? За всю свою жизнь он не видел ничего, кроме боли и смерти, не знал ни счастья, ни любви. Для него, выросшего на некроферме, убийство — это повседневная норма, а спасение нечто из разряда легенд. Мы допустили, то что ему пришлось пройти через всё это, а значит, именно наша задача: наставить его на путь истинны и позволить искупить содеянное! — К этому моменту в голосе Торвальда появилась заметная усталость, маги, я которую он использовал, требовала задействования гигантского количества сил, но она была единственным методом, хотя бы, замедлить процесс кристаллизации организма словно в насмешку названный “прорастанием” — Ну всё я закончил учитель. Мне пора бежать, не скучайте, постараюсь поскорее снова заглянуть.

— Прощайте мой Император, и пусть свет разума озарит ваш путь.

Стоило двери закрыться, как мое сознание вновь погрузилось в невыносимо яркую пустоту.

[Проснись]

Перепрыгнув через баррикаду, я оказался в большой комнате с примерно шестиметровым, покрытым черной копотью потолком. Пол покрывала плитка, а стены были заставлены частично обвалившимися стеллажами с различными товарами и стройматериалами.

Своей атмосферой это помещение отдаленно напоминало место загробного пребывания грешников в том виде в котором его представляют местные. Температура под сотню, густой, воняющий жженой карамелью дым, висящий в воздухе пеленой, и практически полное отсутствие кислорода. Активная система вентиляции оказалась уничтожена взрывом, а проделанная мной в потолке дыра решительно не справлялась с задачей проветривания. Поэтому свежего кислорода взамен выжженному ждать особо не приходилось.

Помимо меня, в комнате были ещё шестеро. Тучный мужчина, неподвижно лежащий на спине у противоположного от входа края помещения. Его лицо было полностью покрыто сажей, а пышные усы медленно тлели. Молодая женщина в весьма интересных облегающих штанах, безуспешно пытающаяся выбраться из-под нескольких десятков мешков цемента, упавших с наклонившегося стеллажа. Бородатый мужик в кожанке уже, начавший с трудом подниматься на ноги, и молодой парень в рубашке, стоящий на четвереньках и неистово трясущий своей головой, орошая пол вокруг себя алыми брызгами. Оба у баррикады за моей спиной. А ещё непонятное угольно чёрное нечто, грудную клетку которого, я раздавил при приземлении. И наконец единственный из благословленных кто уже стоял на своих двоих к моменту моего появления. Поджарый старик, сжимающий в руках старую, видавшую виды винтовку, нацеленную в мою грудь. Баррикада оказалась явно прочнее, чем я думал и смогла защитить большую часть этих людей от взрывной волны.

Выстрел.

Даже несмотря на обстоятельства, его пуля бьет точно в цель. Боеприпас явно усиленный. Снаряд разрывает глаз в моей груди на ошмётки, прошивает тонкую броню под ним и уходит глубоко вглубь грудной клетки. Не задевая при этом ничего по-настоящему важного. Традиция специально оставлять на видном месте очевидно “слабые” места вновь спасает меня от тяжелых травм.

Оставлять старику шансы на второй выстрел, я, разумеется, не собираюсь. Резко разворачиваюсь на месте, под тошнотворный хруст грудины моего импровизированного подиума, и одновременно вскидываю в верх руку с алебардой. Лезвие сносит голову вскочившему бородачу, а конец древка врезается в запястье старика, разнося на осколки его пястные кости и вышибая из рук винтовку. Плавный шаг вправо, клинок идет вниз и рассекает голову парня в очках на пополам. Прыжок вперед, резкий взмах, древко проскальзывает в моей расслабленной ладони практически до самого конца. Стопы врезаются в руки поставившего жёсткий боксерский блок старика, в то время как острие алебарды входит подбородок усача и сразу же выходит из его темечка.

От моего удара Петра сносит с места и с огромной силой впечатывает в стеллаж за его спиной. Во все стороны летят щепки фанеры, метал каркаса со скрежетом сминается, и вся конструкция обшивается сверху на сломавшего её своим телом человека. Я же разворачиваюсь, одним прыжком оказываюсь около женщины практически успевшей освободиться от цементного плена и с силой наступаю на её спину. Игнорируя сдавленный хрип, наклоняюсь и хватаюсь одной рукой за тонкое запястье, а второй упираюсь в плечевой сустав. Рывок. Раздражающие стоны сменяются на красивый громкий крик, заглушающий хруст вывороченного сустава. Перехожу ко второму плечу и проделываю туже операцию, а затем рывком поднимаю жертву на ноги и разворачиваю спиной к себе.

К тому моменту, как старик выбирается из-под завала, я уже стою напротив него, удерживая рыдающую женщину перед собой, держась за её неестественно вывернутые руки, готовый в любую секунду обрушить на старого военного зажатую во второй руке алебарду.

— Поговорим? — Прошедшего времени хватило, чтобы отрастить примерно треть лёгкого, так что я снова могу говорить, хоть и достаточно тихо.