Совершенное сияние недвижимости

с бесконечной программной вариативностью и обусловленностью каждого инструмента и со сценарием, или ролью, или «судьбой», которую каждый разыгрывает в бесконечном развертывании Сознания. Каждое проявление обладает различной спецификой, различным акцентом.

Если Понимание — это дом, то кто-то заходит в него через парадную дверь, кто-то — через черный ход. Кто-то влезает в окно, возможно, оставшись незамеченным, а возможно, распахнув его настежь и подняв переполох. Один попадает через трубу, другой — через кровельное покрытие, разобрав его по черепице. Кто-то может упасть с большой высоты, пробить крышу и приземлиться на пол в кучу пыли и обломков, в то время как кто-то еще передаст свою шляпу дворецкому, прежде чем вступить с порога в гостиную.

И все эти различные варианты одного события придают различные ощущения, различный цвет, различный вкус способу выражения, описания Единого Вкуса. То, как говорит о Понимании Рамеш и как говорит о Присутствии Тони Парсонс, — сильно различается, имеет разные интонации. Уэйн Ликермэн говорит, что у вас нет выбора; Гангаджи говорит, что все, что у вас есть, это выбор. Все они указывают в точности на одно и то же. Все суть части бесконечного развертывания тотальности. Форма и выражение учения никогда не повторяется. И тем не менее, само по себе Понимание есть не-два. Все указывает в сторону Что-Есть.

20 НЕ ТАКСИ

«Есть Присутствие, которое невыразимо,

его не в силах коснуться мысль.

Это не то, чем вы владеете; это то,

чем вы являетесь».

Адьяшанти

«То, что мы называем "я", есть только

вращающаяся дверь,

которая приходит в движение,

когда мы вдыхаем и выдыхаем.

Она просто движется и все…

Ничего нет:

Ни "я", ни мира, ни ума, ни тела;

просто вращающаяся дверь».

Роси Сюнрю Судзуки

Куда бы вы ни направлялись в Бомбее, повсюду отчаянная бедность и грязь, нищие, сидящие на улицах в кучах мусора, где они живут и спят, протягивают руки и дергают вас за штанину, а те, кто покрепче, идут за вами следом, прося, умоляя о помощи, о нескольких рупиях. Многие околачиваются на пересечении улиц, и когда движение замирает на светофоре, они подходят к вашему такси, босые, в разорванной одежде, и с умоляющими глазами просовывают руки в окно.

Однажды, когда я возвращался с утренней беседы у Рамеша, один такой нищий, более жалкий, чем все остальные, приблизился к открытому заднему окну, когда такси встало в потоке движения. Я взглянул и увидел индуса, едва достигавшего ростом четырех с половиной футов; его глаза оказались на уровне моих — я сидел в крошечной допотопной Padmini. У него не было рук, но на одном из плеч росла кисть, которую он положил на дверь машины, ладонью вверх, в то время как его лицо приблизилось к моему. Его голова, плечи и лицо были также деформированы, искривлены и обезображены, олицетворяя собой шрамы, мерзость и жестокость уличной жизни. Его рот двигался в едва слышной жалобе и мольбе, давно вошедших в привычку, пока его глаза не встретились с моими, и тут он остановился, все остановилось, и так мы замерли, наши лица не более двух футов друг от друга, неподвижно глядя друг другу в глаза.

Бывают такие моменты, когда «ничего не происходит», в которые внезапно становится понятным, что якобы происходящего на самом деле нет, а то, что происходит, — не что иное, как ни-что. Прекратилось разыгрывание ролей, остановилась повседневная рутина нищего, и не было сделано движения дать ему монету. Обе формы стали абсолютно пустыми и застыли. Разделяющие их границы растворились.

Трудно описать словами то ощущение, которое переживаешь в подобные моменты. Какие бы чувства ни начинали возникать, все они прекратились, и не было ни жалости, ни страдания, ни отвращения, ни неловкости, ни дискомфорта, и едва ли даже было сострадание. Когда я взглянул на него, стало ясно, что я смотрю на самого себя, стало ясно, что я смотрю на Бога. Искривленная физическая форма этого нищего казалась столь прозрачной, столь мерцающе тонкой в жаре тропического города, а Сияние струилось сквозь него и вокруг него столь видимо, что было невозможно не понять, что и нищий, и уличная декорация за ним — всего лишь снящиеся формы, а свет Сияния в основе реальности невозможно скрыть. В этот момент наступило ощущение глубокого безучастного покоя: пока мы смотрели друг другу в глаза, не было нужды что-либо делать, говорить, чувствовать, думать.

Когда такси тронулось, я повернулся к приятельнице, сидевшей рядом, возможно, чтобы поделиться тем, что произошло, или спросить ее, что она видела, но по-прежнему не было никаких связных мыслей и слов, и когда мы снова взглянули в окно, этой маленькой искаженной человеческой формы больше нигде не было видно.