Совершеннолетние дети

О новых туалетах (как у Подгорских) не могло быть и речи. Мама вытащила из шкафа старые вечерние и другие платья, с разрешения бабушки прибавила к ним ее бальные туалеты и задумалась: как превратить этот ворох старого шелка и пожелтевших от времени кружев в два элегантных вечерних платья для себя и дочери?

Дарке шел семнадцатый год, а на вид можно было дать все восемнадцать. Девушка первый раз появлялась «на людях», а это не шутка.

Бабушка любила выходить с честью из безвыходных положений (иногда это ей удавалось, иногда не очень). Вот и теперь, когда мама стояла, заломив руки, перед грудой старых вечерних платьев, старуха вдруг заявила с лукавой улыбкой, что у нее есть кое-что для внучки.

Этим «кое-чем» оказалось чудесно сохранившееся (даже мама не имела о нем понятия!) бальное тафтовое платье цвета морской волны с колоссальными буфами, отороченное золотым, слегка потускневшим от времени кружевом.

Дарка натянула на себя платье, и выяснилось, что бабушка в молодости была лишь немного тоньше в талии. Старуха подобрала Дарке волосы, и та, поглядев в зеркало, ахнула от восторга.

— Вот и свалилась с твоей головы забота, — утешала бабушка маму, потирая руки от удовольствия. — Ну, что, детки, пригодилась на что-нибудь и старая мама, а? Что ж ты молчишь?

Бабушке, конечно, хотелось услышать похвалу из маминых уст, а та в раздумье поглаживала пальцами лоб.

— Видите ли, мама, платье прекрасное… Дарке очень идет… но… но… она не может появиться в нем без переделки.

— Это почему же, хотелось бы мне узнать? Что ты думаешь здесь переделывать? Немного выпустить в талии — с этим я и сама справлюсь… А больше не вижу необходимости что-либо переделывать.

— Мама, пожалуйста, поймите меня: нельзя… теперь никто не носит такие буфы… Девочка будет выглядеть в нем как огородное пугало. — Мама забылась и произнесла лишнюю фразу.

С бабушкой произошло нечто неслыханное: она вдруг вся преобразилась. Глаза заблестели, потом покраснели, губы втянулись, подбородок задрожал, и по щекам полились слезы.

— Может… и я уже стала пугалом? Может, и я уже не модна для вас? Так скажите мне, а то я не знаю, что модно, а что Не модно!..

Мама бросилась к бабушке. Как девочка, упала на колени и стала покрывать горячими поцелуями сухие, морщинистые руки.

Потом мама угостила всех вареньем. Бабушка сидела на почетном месте, и ей на блюдечко накладывали самые большие порции. Вопрос с платьем был разрешен компромиссно: буфы можно заменить рукавчиками-крылышками, а поблекшие золотые кружева — белым газом.

Папа попросил его преподобие купить в Черновицах новый черный галстук-бабочку для фрака, — тот, в котором папа венчался, слегка порыжел.

— А этот я буду хранить уже до свадьбы своих дочек, — шутил папа.

Сам собой возник вопрос, что дарить молодым. Будь в доме деньги, все разрешилось бы очень просто, а так надо было придумать что-то эффектное и недорогое.

Мама и бабушка долго совещались и наконец решили: бабушка испечет «свой» торт (триста граммов миндаля сладкого, триста горького), а разукрасить торт попросит Рузю — кухарку помещика. Она такой мастер, может вылепить на торте что угодно — цветник, замок, медведя, а то и человека. Бабушка посоветует ей сделать башню церкви св. Стефана в Вене. Такой подарок привлечет всеобщее внимание. А чтобы у Ляли, кроме торта, который съедят гости, осталось что-то на память, мама поднесет ей торт на полотенце, расшитом селезнями.

Папа, до сих пор не принимавший участия в предсвадебной дискуссии, тут взял слово:

— Что касается торта с башней Штефанскирхе, я согласен. Каждому свое. А что касается полотенца с селезнями — протестую. Это полотенце — подлинное произведение искусства, а они ничего не смыслят в нашем народном искусстве, не любят его… Подаришь полотенце госпоже Шнайдер, а у нее на кухне станут вытирать им тарелки.

Эти слова убедили маму. Она подошла к папе, потрепала его по щеке, сказала:

— Ты прав…

В субботу накануне свадьбы по селу пронеслась новость: из Вены «прилетели» мать и тетка жениха. Санда собственными глазами видела, как пролетка въезжала на школьный двор. Надо сказать, что Санду разочаровал вид гостей. Она представляла себе бог весть кого, а в пролетке сидели две седые дамы, одетые в черное, как жена арендатора в шабес[56].

Венчание было назначено на воскресенье в пять часов дня. Как и положено, приглашенные прежде всего направились в церковь. Дарка с родителями пришли, когда там было битком набито.

Церковный староста шнырял в толпе и вылавливал за уши мальчишек.

— Чего толчетесь? Кто вас здесь не видал? Прибежали прямо с навозной кучи, воздух портите, а потом у господ головы болят. Ступайте, ступайте во двор, надо будет — позовут…