Совершенство

1. Животные. Возможно, это связано с запахом? Может, если я надушусь каким-нибудь примечательным парфюмом, люди запомнят меня по обонятельным ассоциациям. Вероятно, когда-нибудь я заведу собаку. А может, и двух.

2. Старые, больные или безумные. Вот так я и познакомилась с Паркером в нью-йоркском доме престарелых, разговаривая с пожилыми женщинами и мужчинами. Они привыкли к одиночеству, улыбались и напускали на себя бравый вид, что облегчало мне жизнь, мне становилось легче улыбаться, потому что они улыбались мне. Старики никогда меня не запоминали, за исключением одной женщины, к которой осторожно подкрадывалось слабоумие и которая всегда восклицала: «Это же Хоуп! Хоуп снова к нам пришла!»

Тогда я подумывала, а не стать ли мне патронажной сиделкой, лишь бы находиться рядом с людьми, которые меня помнили, но она постоянно писалась и не желала есть – не сейчас, не это, это же дрянь, а я есть хочу! Так что поэтому я навещала ее два раза в год, на Рождество и на Пасху, пока она не умерла – тихонько, во сне.

Как-то раз я шла по улицам Манчестера, чтобы обчистить ювелирный магазин. На это ушло три месяца подготовки, и я запланировала дело на разгар джазового фестиваля, когда звуки саксофонов и сузафонов заглушат негромкий, но сугубо необходимый взрыв, с помощью которого я намеревалась проникнуть внутрь заведения.

И тут я услышала голос:

– Хоуп!

Я не обратила на него внимания, поскольку уже давным-давно рассталась с этим именем, но голос все твердил:

– Хоуп! Стой! Я хочу видеть Хоуп!

Женский голос, молодой, визгливый и нетерпеливый. Какая-то суета, перестук металла о резину, еще один голос, сердитый. Я оглянулась и увидела девочку, пытавшуюся встать с кресла-каталки. Одна рука у нее неподвижно прижималась к телу поперек туловища, половина лица не реагировала на напряжение мышц, но глаза у нее были как у меня, голосок высокий и звонкий:

– Хоуп!

Моя младшая сестренка.

Я закрываю глаза и считаю

вдохи и выдохи

шаги

трещины на тротуаре

волосы у себя на голове

звезды на небе

И вот моя младшая сестренка Грейси, еще не выросшая, но уже почти подросток. Ей, наверное, двенадцать – нет, тринадцать, тринадцать уже три недели как исполнилось. И ее везут в каталке посреди маленькой группы девчонок и мальчишек. Она живая и активная, не обращает внимания на свой физический недостаток, ведь что он ей? Просто жизнь такая, и все. Это моя Грейс, и она сказала:

– Хоуп! Погляди! Мы едем на станцию!

Протянув руку, она зовет меня, очень властно, к себе. Ее няня, женщина с тройным подбородком и светлыми кудряшками волос, выбивающихся из-под самодельной вязаной шапочки, начала рассыпаться в извинениях, но я сказала: нет, все нормально, я не возражаю, и опустилась на колени пред коляской сестренки.

Она оглядела меня и, оставшись довольной увиденным, произнесла:

– На обед были спагетти, но спагетти я не люблю, так что вместо них мне дали пиццу.

– Правда? – спросила я.

– Да. Завтра пятница, так что будет карри с рисом, а это нормально.

– Вот… здорово.

И снова бормотание няни: ах, извините, не надо, не стоит…

Я ее не слушаю. Ручка Грейси, чуть сдвинувшись, лежит в моей ладони. Няня замолчала, поглядела на Грейси, потом на меня, и рот у нее чуть-чуть приоткрылся. Как часто моя сестра касалась других людей? Как часто она молчала, взяв за руку незнакомого человека?

Тут я сказала:

– Она напоминает мне сестру. Вы говорили, что направляетесь на станцию?

– Да.

– Можно мне с вами?

Няня перевела взгляд на Грейси, недовольно скривив нижнюю губу, когда профессиональная выучка столкнулась с непривычной ситуацией.

– Что скажешь, Грейс? – спросила она слишком громко и слишком тупо для кого-то, но не для моей сестры. – Ты хочешь, чтобы эта дама пошла с нами на станцию?

Грейси кивнула, очень неловко, тяжело уронив голову, а потом медленно и с усилием подняв ее.

– Ничего страшного, – сказала я. – Я с удовольствием пройдусь с вами.

Мы направились на станцию.