Совершенство (СИ)

Мне даже принюхиваться не надо, чтобы почувствовать, что он пахнет псиной, и вспомнить, что вообще-то не люблю животных. Но меня же никто не просит его любить. Потерплю месяц. Но, кажется, этот месяц будет долгим.

— Ладно, — говорю, стараясь заглушить доводы здравого смысла о том, что о подобном опрометчивом обещании я, вероятнее всего, сильно пожалею.

Соседка, удивленная моей неожиданной сговорчивостью, рассказывает о том, где нехитрое собачье приданое: огромный мешок с кормом, который я перетаскиваю к себе, и миски на металлической подставке. Рассказывает о том, как часто гулять, мыть лапы и прочее. Стараюсь запомнить, но получается плохо.

— Спасибо тебе, — искренне говорит Елена, пока подошедшие из машины санитары перекладывают её на носилки, и заминается на мгновение, понимая, что даже имени моего не знает.

Уголок губ вздрагивает, когда я представляюсь:

— Милана.

— Спасибо тебе, Милана.

Когда носилки собираются уносить по коридору к лестнице, вспоминаю вдруг:

— А почему «Мак?

Хочется знать, Бигмак он всё-таки, или Макбук? Но, оказывается, что ни тот и ни другой.

— Макиавелли, — отзывается соседка.

— Это в честь философа, который «Государя» написал?

Не читала его трудов, но, кажется, проходила что-то такое в школе. И снова оказываюсь не права. Елена объясняет.

— Нет, в честь какого-то темнокожего певца, который взял себе псевдоним в честь того, первого, который философ.

Потом соседку всё же уносят на носилках, а я остаюсь в коридоре подъезда, сжимая в руках плотную ленту собачьего поводка и пытаясь вспомнить, какой певец выступал под таким псевдонимом. Кажется, я такое не слушаю и дочь Елены явно или сильно старше, или моложе меня. Тяну поводок, ворча:

— Пойдем, певец-философ.

Оказавшись в моей гостинке, Мак долго бродит, громко цокая по линолеуму когтями. Обнюхивает каждый угол, сует везде свою жуткую морду, иногда подходит и тычет мокрым носом в мои колени, пока я сижу и смотрю за его хождениями, не найдя себе иного, более полезного занятия.

Нужно научиться быть хозяйкой этого клыкастого монстра, следить, чтобы он не сожрал меня или еще кого-нибудь. Придется снова искать работу. И не звонить Нестерову. Звучит как план. Ну почти.

Тишину, нарушаемую лишь стуком когтей Мака, разрывает писк телефонного сигнала, оповещающего о новом сообщении. Оно от Ирэн. Сегодня мы обменялись номерами, чтобы я могла вернуть ей деньги, как обещала.

«Мил, ко мне после сегодняшнего эфира с тобой столько народу записалось, что деньги можешь не возвращать. Считай, что по бартеру поработали. Но подписчики столько вопросов шлют про тебя, что, я думаю, зря ты ушла из соцсетей».

Отвечаю ей, а сама не могу избавиться от мысли, что начинаю скучать по тем временам, когда считала себя блогером. Пальцы доведенным до автоматизма движением открывают профиль соцсети, из которого я вышла, психанув после видео Березы.

И, хотя количество подписчиков прежнее, на значке уведомлений наклейка о том, что их больше пятисот. В основном вопросы из серии «что случилось» и «куда пропала». Много свежих, сегодняшних, о татуировке и о том, почему я расплакалась, неужели настолько больно? Кто-то интересуется тем таинственным мужчиной, что так сильно изменил мою жизнь, кто-то правдивостью суждений Березы. Со мной остались лишь самые стойкие, верные и любопытные.

Но я не могу вернуться и удовлетворить их любопытство, потому что той Миланы Авериной — красивой, уверенной в себе, холеной и высокомерной, больше нет. Как нет больше той красивой картинки, которую все они привыкли видеть. Есть я. А такую меня, как сейчас — обычную и уязвимую неудачницу никто не знает и вряд ли захочет знать.

Постукиваю пальцами с облупившимся гель-лаком по экрану и, швырнув айфон на диван, отправляюсь греть чайники, чтобы помыться. Мак укладывается у входной двери и, кажется, спит, пуская слюни на коврик. Во сне он не выглядит таким жутким, и я уже прохожу мимо пса совсем без опаски.

Воспоминания о счастливых блогерских временах не отпускают пока я моюсь в прохладной воде. Несмотря на то, что за день дом прогрелся от летней жары и температура достаточно высокая, я все равно мерзну и стараюсь побыстрей смыть с кожи пену от геля. Дрожу, заворачиваясь в полотенце и выхожу из ванны.

Взвизгиваю:

— Мак! Нельзя! Выплюни сейчас же!

Забыв нужную команду, подбегаю и бесстрашно выхватываю из собачьей пасти телефон. К счастью, пес обнаружил его только что и не успел погрызть, лишь обслюнявил. Брезгливо вытираю экран и чехол о полотенце.

— Фу, блин! Вот же гадство!

Мак, чуть было не лишивший меня последнего средства общения с окружающим миром, смотрит, удивленно склонив голову на бок. Морщит гладкий, покрытый короткой шерстью, лоб.

— Дурак дурной! — фыркаю я, разозлившись.

Надеваю пижаму и забираюсь под плед. Отпихиваю провинившегося пса, пытающего улечься со мной, ногами.

— Кыш! Не знаю, где ты там спал до этого, но сейчас ты спишь на полу, Мак!