Совершенство (СИ)

В своих бы эмоциях разобраться. Особенно в тех, что вызывает во мне Марк после того, как мы провели вместе ночь. «Провели ночь» — это, конечно, громко сказано, ведь не было между нами ничего особенного. А утром он просто ушел, укрыв меня пледом и не разбудив, за что я испытываю к нему некое подобие благодарности. Но в остальном меня переполняет непривычное смятение.

«Да ладно, Милашечка? — на плече появляется чертенок, одетый в клетчатую пижамку и старомодный колпак для сна. — В кои-то веки тебе стало стыдно? Кажется, я много пропустил».

— Представить себе не можешь, насколько, — сажусь и сонно потягиваюсь. — Нестеров вчера каким-то образом остановил мою паническую атаку одним своим присутствием, хотя спровоцировал ее тоже он.

Чертенок удивленно округляет глаза, недоумевая:

«И что теперь? Возведем Маркуше памятник и поставим на Набережной Цесаревича? Он-то, небось, тебе после в очередной раз проявленного героизма нравится начал?»

Вообще-то, ночью я действительно думала, что начал. Слишком уж сильно меня к нему влекло. Слишком хотелось узнать какие у него губы и руки, какой голос, если он с нежностью назовет меня по имени. Слишком незнакомые и сильные эмоции он во мне пробуждал. Он весь такой — «слишком».

Но утро вечера мудренее и с рассветом все чувства к Нестерову начинают казаться наваждением. Временным помешательством. Сумасшествием и глупостью. Наверное, ночью я просто злилась на то, что Никита предпочел мне Дубинину, вот и неосознанно мстила таким нехитрым способом. Уверенно отвечаю чертенку:

— Не начал. Просто Марк видел меня уязвимой, и помог, хотя я не просила. В который раз, — пожимаю плечами. — Наверное, такие поступки располагают.

«Ага. К тому, чтобы держаться от него подальше, — мрачно констатирует собеседник. — Такой как он, заметив твою слабость — растопчет тебя и не заметит. А потом ты саму себя из мелких осколочков собирать будешь».

И без него тошно осознавать собственную ошибку. Обрываю:

— Не нуди, пожалуйста. Не стоит драматизировать. Ничего страшного между нами не произошло.

Выхожу в закрытый тамбур, где, воспользовавшись отсутствием Нестерова, вместо белья надеваю под одежду красивый клетчатый купальник от Бёрберри.

«Так уж и ничего? — ворчит он. — Мне-то не заливай. Он первый мужчина, вместе с которым ты спала, наверное, это что-то да значит».

Фыркаю и предпринимаю тщетную попытку дать чертенку щелбан за его надоедливость, но он ловко отскакивает от моих пальцев и повисает на плече, как на краю обрыва. Отвечаю раздраженно:

— И последний. Ничего это не значит.

Вскарабкиваясь обратно на плечо, он вздыхает, меняя ворчание на демонстративную и неуемную заботу, принимаясь охать:

«О тебе же, дурехе, пекусь. Ты меняешься рядом с ним. И думаешь больше необходимого. Забываешь, что мир вокруг — та еще клоака, а люди только и ждут, чтобы предать и исподтишка плюнуть в спину».

Натягиваю футболку поверх купальника, и неожиданно, даже для самой себя, выдаю:

— Нестеров кажется не таким.

«Конечно, не такой. Он еще хуже. А тебя, кажется, Лерка покусала, раз ты готова бежать за первым, кто был с тобой милым, помог и пальчиком поманил».

Этот разговор тяготит настолько, что я торопливо надеваю шорты и шлепанцы. Поскорее покидаю тамбур, чтобы отвлечься и не думать о том, что он сказал.

— Доброе утро! — одновременно со мной из палатки напротив выбирается сонная Дубинина, завернутая в плед, словно рулет шаурмы, и сладко потягивается.

Хмуро отзываюсь:

— Доброе.

Марк и Ник, все ещё спорящие чуть дальше, почти синхронно оборачиваются, но их улыбки выглядят неестественно, будто они их специально ради нас на лица натянули. О чем же они спорили?

Специально ловлю взгляд Нестерова, чтобы понять, изменила ли вчерашняя ночь что-то между нами, но по его глазам не могу ничего понять. За исключением этой приклеенной улыбки, он выглядит бесстрастно и спокойно.

Сахаров же, наоборот, пытается привлечь к себе мое внимание и изображает виноватый вид. Признает, что пропустил встречу, которую сам назначил. Отворачиваюсь от обоих.

— Пойдем, умоемся, — предлагает Лера. — Там налево по берегу бежит пресный ручеек, я в нем вчера воду набирала.

Согласно кивнув, беру с собой косметичку и полотенце, топаю следом за ней в указанном направлении. Любопытствую:

— Выспалась?

— Ага, — беспечно отзывается она. — Вчера мы так устали, что оба уснули, едва успев добраться до палатки. На свежем воздухе спится прекрасно.

Ну кто бы сомневался, что Сахарову хорошо спалось от одной только мысли, что я его жду.

Ручеек и правда журчит где-то совсем рядом, но разглядеть его не получается. С утра жары еще нет, воздух комфортный и влажный. Над травой порхают хрупкие белые бабочки, а в светло-голубое небо усыпано мелкими белыми облаками, напоминающими клочки ваты. И всё же не могу не согласиться:

— Это правда. Я тоже хорошо спала до самого утра.

— Еще бы, — заговорщически подмигивает она. — Рядом с таким, как Марк, спокойно и безопасно. Вы так друг другу подходите…

Хмурюсь, пытаясь найти в сказанном сарказм, но не нахожу.