Совесть

Слышно было, что для Нелли тяжелее всего в отношениях этих, скрывать своё знакомство с ним. На слова любви она обыкновенно ничего не отвечала, а только краснела и щурилась, но раз сказала, что её чувство к нему кажется ей похожим на то, которое испытывала героиня романа Фламмариона «Stella» к молодому учёному. Михайлов, никогда не читавший этого романа, сейчас же купил его и, когда прочёл, долго не мог успокоиться от радости, потому что там описывалась самая горячая любовь. Как-то заговорили об англичанах, и он стал доказывать, что большинство из них живёт только чистым рассудком, без всякого участия того, что называется сердцем.

— О, это только так кажется, — ответила Нелли, — мой папа на вид вообще очень суров, а между тем недавно он пожертвовал тридцать фунтов стерлингов в пользу людей, пострадавших где-то заграницей от наводнения.

Михайлов промолчал, но подумал, что добродетель людей, гуманные поступки которых могут быть измеряемы только деньгами, должна быть невелика.

V

Днём всё чаще и чаще моросил дождик, а по вечерам над городом стоял туман, сквозь который электрические фонари казались фиолетовыми пятнами. Рано темнело, и с первых чисел ноября Нелли стала приезжать на уроки музыки или с отцом, или с компаньонкой мисс Госкинс, очень похожей на одряхлевшую левретку.

Разговаривать можно было только на лестнице в течение нескольких секунд и с большой осторожностью.

Услыхав, как хлопнула нижняя парадная дверь за Нелли, Михайлов бегал взад и вперёд по комнате и бранился неизвестно по чьему адресу, потом шёл гулять. Монотонный шум воды, сбегавшей по водосточным трубам, и треск извозчичьих дрожек о мостовую раздражали и нагоняли невесёлые мысли. И тогда ему приходило в голову, что его роман в сущности выдуман им самим, и ни он, ни Нелли на самом деле не любят друг друга, и им приятна только тайна. Проходило два дня. Нелли снова подымалась по лестнице с муфтой и папкой нот в руках, в бобровой шапочке, раскрасневшаяся, радостно поглядывая своими лучистыми глазами, и сердце у него падало, он улыбался ей в ответ сам, и весь мир опять сосредоточивался в этих глазах, муфте и шапочке.

Выдалась одна особенно неприятная неделя. Мисс Госкинс почему-то начала провожать Нелли до самых дверей квартиры профессора и говорить стало совсем невозможно. Кроме того, Михайлов получил от матери два неприятных письма. В одном было написано, что здоровье её не улучшается, и она чувствует свою скорую кончину. В другом мать упрекала его за редкие письма и просила приехать на рождественские праздники, как можно раньше, чтобы поговорить о делах по имению, сильно запутанных управляющим.

Хотелось поделиться всем этим с Нелли, и всё не представлялось удобного случая. Несколько раз он встретил на улице самого мистера Вилкинса, и тот, отвечая на его поклоны, всякий раз, как казалось Михайлову, смотрел на него с презрительной усмешкой. Настроение портилось с каждым днём всё больше и больше, хотелось сделать какую-нибудь гадость или глупость, чтобы уйти от самого себя. Давило и полное безделье. В следующую среду Нелли провожал отец и не поднялся до верхней площадки лестницы, а сейчас же ушёл.

Услыхав стук затворившейся за Вилкинсом двери, Михайлов бросился навстречу к Нелли и неожиданно для самого себя схватил её за обе руки и заговорил:

— Нелли, Нелли, хорошая моя, я не могу без вас… Если бы вы знали, как мне тяжело.

Она остановилась, и её глаза с тревогой расширились.

— Что вы, Николай Николаевич, что с вами?

— На душе у меня плохо, я с вами две недели не говорил, — кажется, будто год. Вот так, как в жару пить хочется и не знаешь, где достать воды.

— Случилось что-нибудь?

— Нет, ничего не случилось, но если я с вами не поговорю, я с ума сойду. Нелли, золотая моя, может случиться, что я уеду к матери, она больна, тогда мы долго не увидимся. Понимаете, если я не побуду с вами, я не уеду, не уеду, если бы даже она ещё и ещё меня звала… Нелли, пойдёмте ко мне. Меня измучили эти свидания из-за угла. Пойдём. Вашему отцу и в голову не придёт, что вы не были на уроке, а профессору какое дело, он подумает, что вы больны, ведь, проверять никто не станет.

— Это… это невозможно…

— Это так просто, как вы себе и представить не можете. Выбросьте из головы, хоть на этот раз, все ваши понятия, мешающие вам жить.

Михайлов снова взял её обе руки и с тоскою смотрел ей в глава, повторяя один за другим все приходившие ему в голову доводы. Незаметно они дошли до дверей его квартиры. Глаза Нелли расширились ещё сильнее, когда она переступила порог и очутилась в ярко освещённой комнате.

— Сядьте, сядьте, — говорил тем же прерывающимся голосом Михайлов и подвёл её к тахте. — Дурного в этом ничего нет, поймите, вы мой единственный друг, я больше никого и ничего не люблю.

Нелли автоматически села. Лампа с рефлектором и огромный письменный стол, уставленный фотографиями, и этажерка с книгами, которые она видела в первый раз, — всё закачалось и поплыло у неё в глазах, и ей казалось, что всё это она видит во сне.