Совесть

Михайлов стал перед нею на колени и снял с её головы бобровую шапочку, влажную от инея.

— Вот вы и у меня, ведь ничего страшного нет, правда нет? — говорил он, заглядывая ей в глаза.

Нелли молчала.

— Нелли, утешьте меня, скажите мне что-нибудь, ведь вы любите меня?

— Я не знаю, что вам нужно, — сказала она.

— Я извёлся за это время. Меня давят тяжёлые предчувствия, может быть, скоро умрёт моя мать, и я останусь один, — но не в этом даже вся тяжесть моего настроения. Я не знаю, зачем я живу, и зачем я учусь в университете, мне стыдно так жить. Никогда и никому другому я в этом не признавался, так как не признаются в таких вещах тысячи людей, а вам я говорю, и мне кажется, что одна вы только можете меня вывести из этого тяжёлого состояния.

— Я думаю, это не в моих силах. Всё ж я вас не понимаю, — задумчиво сказала Нелли. — Работайте больше, читайте. Прочтите роман Диккенса «Николай Никльби», это моя любимая книга, там настоящие несчастья описаны, и люди умели переносить эти несчастья.

«Она не хочет меня понять, — подумал Михайлов, — при чём тут книги?..» Он сел рядом с ней и вслух добавил:

— Мне не книги нужны, мне живого слова, ласки, сочувствия хочется.

— Я сочувствую вам, вы видите, я в вашей комнате.

— Я вижу это, моя славная Нелличка.

Михайлов вдруг обнял её за талию и впился поцелуем в её губы.

В висках у него застучало, и в одну секунду пересохло во рту.

Нелли с усилием отдёрнула своё личико, на её ресницах заблестели слёзы.

— Я не желаю, я не желаю… — отрывисто проговорила она и встала с тахты.

— Нелли, голубчик, простите, я забылся, я сознаюсь…

Михайлов опустил голову и, чтобы не встречаться с её испуганными, влажными глазами, заходил взад и вперёд по комнате. Чувствовалось ужасно неловко, и, вместе с тем, где-то глубоко в душе трепетала радость. Радость эта раздвоялась и происходила, во-первых, от того, что, как ему казалось, в отношениях с Нелли был сделан огромный шаг вперёд, — и во-вторых, — он испытывал чувство человека, случайно избежавшего огромной, непоправимой опасности.

Личико Нелли горело. Она молча вытерла свои глаза носовым платком, высморкалась и сказала упавшим голосом:

— Видите, что вы сделали, — теперь я совсем не могу с вами говорить. Я должна сейчас же уйти.

Михайлов не удерживал её и только повторял:

— Не сердитесь на меня, не сердитесь же, право, я не виноват.

Когда дверь в квартиру профессора музыки за ней затворилась, Михайлов вернулся к себе и заперся на ключ.

VI

На другой день Михайлов, злой и молчаливый, пошёл в университет, был на лекции римского права и убедился, что совсем отстал от курса. Возвращаясь домой, он купил роман Диккенса «Николай Никльби», о котором говорила Нелли, а после обеда улёгся на тахте и попробовал читать, но роман казался тягучим, и он не мог себе представить никого из бесчисленных действующих лиц. «Может быть, для англичанина такая книга — это целое откровение, а мне она кажется скучной», — подумал Михайлов, оделся и снова вышел на улицу. Ясное ощущение недовольства собою не давало покоя, и казалось, что на всём свете нет человека, существование которого было бы более нелепо, чем его.

«За всю жизнь делал только одни гадости и глупости, — думал он. — Перепугал и взволновал девочку, нравственно одинокую и потому беззащитную, которая никогда не будет ни моей женой, ни любовницей. Налгал, что буду писать сочинение, нанял дорогую квартиру и не видел в этом году ещё ни одной книги юридического содержания… Обещал маме писать часто, а не собрался ответить на оба её отчаянных письма»…

Теперь у него было только два желания: первое, по возможности дольше не встречаться с Нелли, и второе, поскорее дождаться конца ноября, уехать к матери и рассказать ей всё-всё, что произошло за это время. Михайлов был уверен, что после такого разговора почувствует себя счастливым и способным начать новую осмысленную жизнь, не похожую на ту, которой он жил до сих пор.

Начать трудиться теперь же ему казалось невозможным и ненужным, потому что за один месяц всё равно ничего нельзя сделать. Чтобы время бежало быстрее, он решил побольше развлекаться и весь следующий день провёл в бильярдной, где собирались студенты. Там он обедал, выпил много вина и чуть было не отправился с двумя товарищами, как они выражались, «к женщинам». Потом раздумал, подозвал другого извозчика, поднял воротник и поехал домой.