Совесть короля

— А теперь, мастер Николас, — нарочито учтивым тоном произнес Манион, — можете идти, пусть мир видит вас таким, каким вы сами предпочли стать. Это был ваш собственный выбор.

Четверо стражников схватили предателя за руки и за ноги и, раскачав, вышвырнули, словно мешок, на улицу, после чего захлопнули ворота.

* * *

Сначала Грэшем и Манион подумывали о том, а не похитить ли им Овербери. Они могли часами обсуждать этот вопрос, пока Джейн отлучалась от постели больного. Похитить и прикончить. С одной стороны, сделать это было несложно. Овербери — птица не столь высокого полета — он не лорд, на страже которого и верная охрана, и толстые стены дома, и тяжелые замки на воротах. Но все же и не простолюдин, о котором, случись ему сгинуть без следа, никто и не вспомнит. Подумаешь, очередное тело, всплывшее в Темзе, очередное исчезновение — был человек и вдруг исчез, как сквозь землю провалился. Роберт Карр наверняка поднимет шум, и даже король, насколько они могли судить, мог тоже поднять шум, пусть даже из симпатии к своему любовнику.

Но тут помогла судьба. Один человек из челяди Овербери — если точнее, его мажордом — выразил желание кое-что рассказать. По его словам, к хозяину ночью приходил человек. Мажордому случалось видеть его и раньше. Более того, он не раз впускал незнакомца в дом, когда бывали веселые вечеринки с вином, которые так любит устраивать хозяин. Странная фигура, с маленькой головой и бесформенным телом. А еще походка, словно он подпрыгивает при каждом шаге. Человек этот сказал, что у него якобы есть бумаги, за которые хозяин наверняка захочет заплатить огромные деньги. И хотя мажордом понимал, что наверняка совершает ошибку, он все-таки впустил этого человека из опасения навлечь на себя гнев хозяина. Увидев гостя, Овербери схватился за шпагу и прижал его к стене.

— Вор! — закричал он. — Предатель!

— Нет, — ответил человек на редкость спокойно, хотя к горлу его было приставлено острие шпаги. — Я лишь исполнитель твоей мести.

В какой-то момент мажордом испугался, что хозяин пронзит гостю шею. Но Овербери опустил шпагу и тоном, не допускающим возражений, велел мажордому выйти. Что ему оставалось? Он подчинился приказу, однако со всех ног поспешил в нишу, которую должны были заполнить кирпичом, когда строили дом, но потом почему-то забыли это сделать. Оттуда мажордом подслушал разговор хозяина с гостем. И вот что выяснилось. Сэра Томаса побил и унизил некто по имени Грэшем, не так ли? У гостя имелся безотказный план мести. Она ляжет на Грэшема черным пятном, которое ему никогда с себя не стереть. Память об этом унижении бессильны будут предать забвению даже воды Леты. А для того, чтобы осуществить этот план, нужно совсем немногое — подкупить слуг и нанять лодку. В качестве платы за услугу, помимо упоительной мести, он передаст ему бумаги. Бумаги, способные навредить королю, епископам и министрам! Бумаги, которые Овербери всегда сможет употребить с выгодой для себя. Бумаги — в обмен на украденные письма. И когда этот человек пронзительным голосом стал излагать подробности плана, рассказывать, как он надругается над женой этого самого Грэшема, мажордому вдруг сделалось страшно. Он сидел, дрожа, в своей нише и не мог пошевелиться, скованный по рукам и ногам неописуемым страхом. Ему был омерзителен его хозяин, омерзителен этот человек, появившийся словно из-под земли. И он решил рассказать то, что слышал.

Месть состоялась в другом месте. В апреле к Грэшему, сияя от уха до уха улыбкой, пришел Манион и доложил, что Овербери было предложено отправиться послом в Россию. А поскольку он отказался, то король заточил его в Тауэр и, судя по всему, не имеет намерения оттуда выпускать. Эта история вызвала у обоих мужчин приступ гомерического хохота, от которого еще долго сотрясались стены лондонского дома.

* * *

Сначала Грэшем склонялся к тому, чтобы рассказать королю про ночь на реке. Сидя в постели, обложенный со всех сторон подушками, держа перо в дрожащей руке, он уже собрался позвать секретаря, чтобы тот написал послание за него. Однако сэр Генри тотчас устыдился собственной слабости и решил писать сам. С великим трудом выведя всего четыре строчки, он скомкал бумагу и забросил ее в угол. И тотчас приготовился писать снова — взял чистый лист и обмакнул в чернила перо. Сэр Генри изложил все предельно просто: рассказал о похищении жены, о плане Марло, о том ужасном вечере, когда его величество покинул трибуну, ибо праздник не удался, в то время как на реке десятками гибли люди. Имени Овербери он даже не упомянул.