Совесть. Происхождение нравственной интуиции

В следующей главе мы рассмотрим результаты нейробиологического исследования, которые на первый взгляд кажутся невероятными, но по здравом размышлении вполне согласуются с тем, что говорит нам обширный и многогранный социальный опыт. Эти результаты касаются взаимодействия между личностными особенностями и честными вердиктами совести.

Глава 5. Вот такой я человек

С VII века до н. э. и по сей день философы делились на тех, кто стремился укрепить социальные узы, и на тех, кто хотел их ослабить.

Бертран Рассел[149]

Личностные особенности и социальные установки

Разнообразие представлений о том, что с точки зрения совести хорошо, а что плохо, — неотъемлемый факт общественной жизни. Достаточно вспомнить, какие скандалы вспыхивают за семейным столом, когда родственники не могут сойтись во взглядах на нормы сексуальности, такие как полигамия, гомосексуальность или добрачный секс. Эмоции бурлят, страсти разгораются нешуточные. Такие разногласия — даже среди тех, кого воспитывали в одной семье и кому дали одинаковое образование, — возникают сплошь и рядом. Иногда мы пытаемся списать разные взгляды на личные особенности: «Ну, так тетя Сьюзи с детства была бунтаркой» или «Конечно, дядя Генри всегда считает, что раньше было лучше и правильнее». У себя мы тоже отмечаем особенности темперамента, которые обычно заранее предсказывают, какой вердикт вынесет совесть: «Сам живи и другим не мешай» или «Это недопустимо и непростительно». Не менее предсказуемы в своих реакциях наши братья и сестры или спутники жизни.

Как мы уже убедились, требования, которые предъявляет к нам совесть, зависят не только от заложенных в нас социальных инстинктов, но и от того, что мы усваиваем, вырастая и взрослея в своем социальном окружении. Однако семейные разногласия за обеденным столом наводят на мысль: а влияют ли наши личностные особенности на то, что наша совесть считает правильным, а что нет?

Существуют ли в мозге отличительные признаки, позволяющие видеть, рождены мы бунтарями или консерваторами? До недавнего времени я отвечала, что у науки на этот счет сведений нет. Теперь я отвечу по-другому. Судя по результатам одного важного нейробиологического исследования, такие признаки в мозге все-таки есть, и их можно увидеть с помощью стандартных методов нейровизуализации, например функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ). Как показало сканирование, на визуальные образы отрицательных раздражителей (например, разлагающуюся тушу животного) мозг у разных людей реагирует по-разному. Оказывается, разные паттерны реакции мозга на подобные изображения группируются в соответствии с социальными установками. В частности, они попадают в разные группы по признаку вашего подхода к социальным нормам: более традиционного или основанного на принципе невмешательства (laissez-faire). Или, пользуясь формулировкой Бертрана Рассела, в зависимости от того, желаете ли вы укрепить социальные узы, либо ослабить их. Иначе говоря, снимки мозга группируются в зависимости от того, строго консервативны вы в своих взглядах или же категорически либеральны. Сторонники умеренных взглядов оказываются где-то посередине.

При первом знакомстве с этими данными я отнеслась к ним крайне скептически, что мне вообще свойственно. Но чем больше я противилась, тем более убедительными мне казались эти наблюдения. На смену скептицизму постепенно пришло восхищение. Нет, передо мной не какие-то там бредни от нейробиологии. Отнюдь нет.

Статья, которую я поначалу приняла в штыки, называлась довольно скучно: «Неполитические изображения порождают нейронные предикторы политической идеологии»[150]. Однако под этим заголовком, едва ли способным вызвать интерес, скрывался на удивление волнующий материал. Руководитель эксперимента Уён Ан, в то время постдокторант в лаборатории Рида Монтегю медицинского факультета Виргинского политехнического института, противопоставил две на первый взгляд не связанные вещи — неполитические изображения и политическую идеологию. Вкратце опишу суть эксперимента.

В ходе фМРТ каждому из 83 участников одно за другим демонстрировались изображения[151]. Двадцать из них — нейтральные (например, гора с водным потоком); двадцать — неприятные (например, разлагающиеся человеческие трупы или мужчина, набравший в рот дождевых червей); двадцать — пугающие (скажем, идущий прямо на зрителя разъяренный медведь) и еще двадцать — приятные (допустим, дети, играющие на пляже). Ни в одном из 80 изображений не содержалось прямого идеологического посыла или явных отсылок к вопросам секса и ориентации, авторитарному руководству, маргинальным группам и прочим провокационным темам.