Эти слова вполне применимы к «кембриджской пятерке». Если бы члены «большой пятерки» не отдали все силы работе на советскую разведку, кто знает, каких огромных высот они достигли бы, — возможно, из них вышли бы министры, лауреаты Нобелевской премии, а может быть, даже премьер-министры страны. Их научный и интеллектуальный потенциал был настолько высок, что обеспечивал им такую возможность.
Некоторые из кембриджских разведчиков занимали высокие посты в государственном аппарате и были в тесных отношениях с влиятельными людьми, что давало им возможность не только собирать очень важные фактические материалы, но и в известной степени учитывать рассуждения, оценки правительственной элиты Англии, постигая их философию управления страной и их внешнеполитические концепции. Это касается прежде всего Бланта, который в силу своего положения советника королевы встречался и обменивался мнениями с самыми знатными и высокопоставленными людьми Британии.
Судя по отзывам Центра зарубежной разведки России, донесения Бланта представляли большую ценность. И это понятно. «Пятерка», давая свою информацию, не подстраивалась ни под идеологические концепции, господствующие в СССР, ни под установки правительственных и разведывательных органов Советского Союза (она их часто и не знала).
Аллен Даллес, хорошо видевший положительные и отрицательные стороны информации своих агентов, считал, что самым распространенным недостатком шпионов, который порождал больше ошибок, чем «любой обман и интриги противника», является предубежденность разведчика, когда всю информацию он пропускает сквозь фильтр уже сложившегося мнения.
В качестве классического примера предубежденности разведки приводят иногда такой факт. В 1941 году разведывательная информационная служба США предсказывала, что если японцы начнут военные действия в районе Тихого океана, то они нанесут первый удар в южном направлении (слабом звене цепи) против английских, французских и голландских колониальных владений. Возможность первого удара по самому опасному противнику — по владениям Соединенных Штатов — автоматически сбрасывалась со счетов.
Отсутствие предубежденности, подстраивания под сложившееся мнение советских руководителей повышало объективность информации, которую давала «кембриджская группа».
Разведка — дело профессионалов. В системе КГБ на протяжении десятилетий существует сложная, скрупулезно разработанная система подготовки кадров разведчиков, в том числе кадров высшей квалификации. Кембриджские разведчики не оканчивали ни институтов КГБ, ни краткосрочных курсов. Они учились в ходе своей работы. Тем не менее их отличал именно высокий профессионализм, свойственный асам шпионажа. Это было следствием их высокой образованности, ответственного отношения к делу, которому они добровольно служили, их эрудиции и интеллекта. Это характерно и для Бланта, чья склонность к научной работе — систематизации материала и его анализу, увлечение математикой и математическим анализом — делала его мастером разведки.
Хотя моя книга посвящена «пятерке» и роли Бланта в ней, но само название «пятерка» является, как мы видели, понятием очень условным. Мне ни разу не приходилось читать, что сами «кембриджцы» называли себя «пятеркой». Да и с точки зрения конспирации было бы неправильным определять число разведчиков в группе. Может быть, и сами они не возражали против цифрового названия, чтобы сбить с толку английские спецслужбы. Было ли их на самом деле пять? А куда тогда отнести Лео Лонга, который, работая на Лубянку, был тесно связан с группой, или Стрейта, который был завербован в Кембридже и там начал свою работу советского разведчика? Или, скажем, Эгертона Герберта Нормана, канадского посла в Египте? Он, коммунист по своим убеждениям, выпускник Кембриджа, был тесно связан со Стрейтом. Голицын сказал о нем: «Норман был длительное время агентом КГБ»85.
В ходе «дознания» Блант назвал членом «кембриджской группы» Тома Уилли (упомянул его имя, так как тот уже давно скончался).