Советская эпоха. Исповедь отщепенца

И все же я вступил в партию далеко не с чистой совестью. В какой-то мере это было отступление от моих прежних установок на беспартийность. Это был, конечно, компромисс с обществом, против которого я внутренне продолжал бунтовать. Когда я выработал свою концепцию суверенного государства, пребывание в партии стало тяготить меня. Хотя я вел себя так, как будто членом партии не был, числясь в партии лишь формально и даже не скрывая того, что я не считал себя марксистом, это все-таки не было решением мучившей меня проблемы.

Я все-таки числился в партии, ходил иногда на собрания, выполнял партийные поручения, читая публичные лекции и участвуя в выпуске стенных газет, вместе со всеми одобрял решения высших партийных инстанций. Одобрял формально, но одобрял. Хотя я и считал все это ничего не значащей суетой, но все-таки это была суета, к которой я относился с презрением, но участвовал в ней без видимого протеста.

Вступление в партию было ошибкой. Но как теперь исправить ее? Если бы теперь я вышел из партии, это был бы конец всему, чего я достиг. Я оказался бы в таком положении, из которого вряд ли смог бы выкарабкаться к более или менее нормальной жизни. Если у меня из-за добровольного выхода из редколлегии журнала «Вопросы философии» произошел разрыв с «либералами» с тяжелыми для меня последствиями, то из-за добровольного выхода из партии я бы потерял все, не сделав ничего позитивного своим бунтом. Это была бы пассивная капитуляция. Это было бы социальное самоубийство. А я уже встал на путь, имеющий далеко идущие цели. Так что пришлось пойти на компромисс с совестью.

Должен сказать, что пребывание в партии расширило мои возможности наблюдения жизни, что я впоследствии использовал в моей научной и литературной деятельности. Но это впоследствии. А тогда я еще не помышлял об уходе в литературу и в открытую критику коммунистического общества и его идеологии. Если я и критиковал их как-то, это оставалось в рамках внутренних разговоров (в основном шуток) и в завуалированной форме (в логических работах). Так что членство партии все-таки было больным местом для меня. Я, повторяю, стремился внутри партии вести себя так, как будто я был беспартийным. Так поступали многие другие. Это, конечно, приносило мне какой-то ущерб. Но, несмотря ни на что, это было все-таки соучастие во власти.

Проблема партийности разрослась для меня до масштабов более общей проблемы, а именно проблемы соучастия в том виде, как я ее сформулировал выше. Я не был марксистом и писал немарксистские книги, а работал в самом центре советской, марксистско-ленинской идеологии. Мои книги так или иначе использовались в интересах презиравшейся мною советской философии. Я дал согласие быть членом редколлегии журнала «Вопросы философии». Я шел на это ради того, чтобы усилить логическую линию в философии. Но ведь это была деятельность в пользу все той же философии. Да и в этом ли только было дело? Если быть до конца откровенным перед самим собою, членство в редколлегии укрепляло мои позиции в сопротивлении атакам на меня со стороны моих коллег и сослуживцев. Так что это тоже был шаг в борьбе за выживание. И тоже компромисс. В журнале постоянно печатались холуйские статьи по адресу Брежнева, и я какое-то время это терпел, оправдываясь перед собою тем, что «проталкивал» в печать «прогрессивные» статьи моих коллег-логиков.

На все нужно время. Лишь в 1968 году я сделал для себя вывод, что бескомпромиссное следование моим жизненным принципам возможно лишь в том случае, если ты вступаешь в открытый конфликт со своим окружением и идешь на жертвы. Но тогда ты вообще теряешь возможность сохранить свое суверенное государство. Выход из этого противоречия я увидел в том, чтобы обеспечить свою безопасность за счет профессиональных успехов. Такая возможность у меня к этому времени открылась. Я опубликовал много книг и приобрел международную известность. Меня уже не так-то просто было раздавить. В эти годы я вышел из редколлегии журнала «Вопросы философии», потерял кафедру логики и был исключен из экспертной комиссии Министерства высшего образования. И несмотря на это, я все еще сохранял прочное положение за счет репутации в философских и научных кругах в стране, а также за счет репутации в странах советского блока и на Западе. Для стран советского блока я был своего рода образцом свободы творчества: многие могли там делать нечто аналогичное, ссылаясь на то, что это дозволено в Москве. В ГДР у меня даже сложилась солидная логическая группа из моих бывших аспирантов. Там издавались мои многочисленные книги, издававшиеся затем и в ФРГ. В 1971 году мне с женой разрешили поездку в ГДР по личному приглашению моего бывшего ученика, друга и соавтора Хорста Весселя, ставшего заведующим кафедрой логики в университете.

Профессиональный конфликт