Советская эпоха. Исповедь отщепенца

Я знал, что в результате моего бунта я потеряю все, чего добился в течение многих лет каторжного труда. Но я также знал, что имею какую-то защиту и не буду раздавлен незаметно и бесшумно, как это могло со мною случиться в 1939 году. В таком положении оказался не я один. Тогда вообще бунтовать начинали многие деятели культуры, защищенные известностью и сравнительно высоким положением (А. Сахаров, И. Шафаревич, Ю. Орлов, В. Турчин и многие другие). Так что с внешней стороны в моем поведении не было тогда ничего оригинального. Оригинальность моего пути заключалась во мне самом, в прожитой жизни и в созданном мною моем личном государстве. Но это не было заметно для посторонних. Суть моей «зиновьйоги» замечали лишь в моем непосредственном окружении. То, что я сделал в логике и философии, знали и понимали лишь немногие из моих учеников. Мои социологические идеи вообще не были зафиксированы в виде книг и статей. А «Зияющие высоты» еще не были написаны. И это (скрытость моего внутреннего государства) роднило мой второй бунт с первым. Он лишь по времени совпал с общими бунтарскими настроениями в стране и испытал их влияние. Но в большей мере он был результатом моей внутренней индивидуальной эволюции.

Обращение к литературе

Второй мой бунт был по существу социально-нравственным, а по форме литературным. Литература явилась для меня не самоцелью, а прежде всего средством выразить мое идейное и моральное возмущение тем, что происходило в моей стране и с моим народом, а также со мною лично.

В литературной деятельности я имел возможность выбора: либо бить в лоб, т. е. записать на бумаге результаты моих социологических размышлений в форме научного эссе или памфлета, либо действовать по принципу айсберга, т. е. сочинить на моем скрытом социологическом фундаменте своего рода литературную «надстройку» – видимую часть моего идейного «айсберга». Я избрал второй путь, принимая во внимание обстоятельства, о которых уже говорил выше.

Летом 1974 года я начал писать «Зияющие высоты», отодвинув на задний план все прочие дела. Начал писать с намерением создать именно литературное произведение и с уверенностью, что мне это удастся сделать, если, конечно, мне не помешают внешние препятствия. Те сведения о коммунистическом обществе, которые я изложил впоследствии в ряде эссе и статей, я принимал во внимание как нечто само собой разумеющееся. Я начал писать книгу о том образе жизни людей, какой вырастал на этой основе, вернее – начал изображать кусок реальной жизни коммунистического общества, который мог бы стать репрезентативным для всего общества.

Обращение к литературе для меня не было чем-то абсолютно неожиданным, новым и случайным. Думаю, что это был естественный выход из положения, в котором я оказался. Литературным творчеством я в той или иной форме занимался всю мою жизнь с ранней юности. Как я уже писал выше, я постоянно сотрудничал в стенных газетах, участвовал в составлении «капустников» и текстов для самодеятельных концертов, занимался литературными импровизациями в дружеских компаниях, сочинял шутки и анекдоты, практиковал литературные «отступления» в школьных уроках и университетских лекциях, читал публичные лекции, отработанные в литературном отношении и насыщенные литературными импровизациями, а также уже отделанными ранее короткими рассказами. Кроме того, я время от времени сочинял стихи, рассказы и фельетоны просто так, для самого себя, из потребности это делать, а не для печати. Для печати мои сочинения не годились по самой их сути.

Было еще одно обстоятельство, удерживавшее меня от попыток сочинения для печати: это мой литературный вкус и эстетические воззрения. Мысль о том, чтобы написать большую книгу, у меня появлялась довольно часто. Но я хотел написать книгу необычную, т. е. и в литературе сделать что-то свое, специфически «зиновьевское». У меня было и название для нее: «Зияющие высоты». Я это название придумал еще в 1945 году, когда начал интенсивно заниматься сочинительством. Я образовал это название из выражения «сияющие высоты», которое употреблялось в отношении к будущему коммунистическому раю. Это название выражало мою идейную направленность. Но тогда я еще не был готов к написанию книги, адекватной такому замыслу.