Советская гениза. Новые архивные разыскания по истории евреев в СССР. Том 1

Сам Омск, став столицей, оказался одним из наиболее безопасных в Сибири мест для евреев (если те не являлись сторонниками большевиков). Но деятелей ваада не могли не беспокоить общая атмосфера террора, волна антисемитизма в прессе, юдофобские настроения отдельных «правителей» и атаманов, многочисленные случаи насилия в отношении евреев – как со стороны белых, так и со стороны красных. Как минимум один раз Омский еврейский общинный совет направил Верховному правителю обращение в этой связи – «Записку о тревожном положении евреев в прифронтовой полосе», выражавшую возмущение погромом в Кустанае[27].

Новообразованные еврейские общинные советы занимались в тот период и оказанием помощи иностранным военнопленным – участникам Первой мировой войны, среди которых было немало евреев. По данным, которыми располагали сионистские организации, на начало 1919 года на территории Сибири в лагерях находилось 3278 евреев-военнопленных (1458 офицеров и 1820 солдат), из них в Омске – 7 офицеров и 500 солдат[28]. Все они нуждались не только в материальной поддержке, но и в удовлетворении национально-культурных запросов. В некоторых лагерях (в Ново-Николаевске, Ачинске, Красноярске, Иркутске и других) при поддержке общин возникли своего рода «народные университеты» по изучению еврейской истории, иврита, «палестиноведения», выходили еврейские рукописные журналы на немецком, венгерском и идише[29]. Омский общинный совет прежде всего собирал средства для содержания пленников и их возвращения на родину. Проблему унаследовала вскоре и советская власть в лице различных государственных и партийных структур, в том числе и евсекций РКП(б), о чем речь пойдет ниже.

Судьба омских синагог

Победа большевиков в Гражданской войне уравняла еврейские демократические общины Сибири со всеми другими «буржуазными» еврейскими организациями страны. Красная армия заняла Омск в ноябре 1919 года, а уже два месяца спустя в Сибирский революционный комитет поступило заявление от Омского еврейского общинного совета (ваада) с протестом против изъятия у него общежития для инвалидов, дома дешевых квартир, больницы и училища. При этом авторы документа не скрывали главную цель своего обращения – «поставить перед советской властью в Сибири вопрос о еврейском равноправии»[30]. Разумеется, страстное выступление деятелей ваада не возымело никакого действия – большевики имели собственные представления о формах реализации этнического равенства. А еще через месяц постановлением Сибревкома все еврейские общинные советы региона были закрыты. Их имущество переходило «в ведение еврейских секций подотдела национальных меньшинств губернских или городских отделов народного образования», а имущество и предметы, относившиеся к религиозному культу, передавались «соединениям [объединениям] верующих на основании декрета об отделении церкви от государства»[31].

Таким образом, к весне 1920 года все еврейские социальные и культурно-образовательные учреждения Омска перешли под управление соответствующих отделов городской администрации, а две существовавшие издавна иудейские религиозные общины оказались зажаты в тиски нового ограничительного законодательства, постоянно ужесточавшегося в последующее десятилетие. Согласно этому законодательству, религиозные общества любых конфессий не обладали правами юридического лица и не могли владеть собственностью – культовые здания и утварь лишь передавались им в пользование. Общества обязаны были действовать в рамках типовых уставов, утверждавшихся местными властями, и регулярно предоставлять тем же властям сведения обо всех своих членах.

На рубеже XIX–XX веков в Омске действовали две синагоги, за которыми закрепились названия Старая (на углу Лагерной, бывшей Семинарской, и Почтовой улиц) и Новая (на углу Лагерной и Будочной). Синагоги, в официальной документации именовавшиеся также молитвенными домами, находились в непосредственной близости друг от друга. В остальных районах города потребности в них не было, поскольку с момента своего появления на берегах Иртыша и Оми евреи селились преимущественно в пределах так называемого Новослободского форштадта. Тенденция к компактному проживанию длительное время сохранялась и после революции.

30 ноября 1921 года прихожане Нового еврейского молитвенного дома обратились в Омгубюст (губернский отдел юстиции) с просьбой о передаче им в пользование здания синагоги, в январе 1922-го с аналогичной просьбой выступили прихожане Старого молитвенного дома. Полгода спустя, в августе, уставы обоих религиозных обществ были зарегистрированы[32].