Советская литература: мифы и соблазны

В советской литературе Чуковский жил в условиях постоянной полемики и тем не менее в своей жизни осуществил главное: он создал литературную стратегию, в основе которой лежит восхищение чужим даром. С великолепной иронией, с великолепной насмешкой, с уверенностью в неуязвимости своей позиции протанцевал он сквозь самое страшное столетие русской литературы и пронес через него любовь к единственно ценному, что имеет смысл.

Михаил Булгаков «Собачье сердце»

Имя Булгакова производит совершенно магическое действие. Булгаков манит как магнит. И это объяснимо. Повесть «Собачье сердце» (1925) сильно льстит читателю, особенно читателю из низов, читателю, который принадлежит к советскому среднему классу и ассоциирует себя в худшем случае с Борменталем, в лучшем – с Преображенским, но никак не с Климом Чугункиным и уж тем более не с Шариковым.

«Собачье сердце» имеет два литературных источника. Оба они довольно очевидны, и то, что до сих пор не исследованы, объясняется только обстановкой, при которой эта вещь была в России опубликована.

«Роковые яйца» (1925) успели проскочить в советскую печать. «Собачье сердце», имевшее широкое хождение в самиздате, но опубликованное впервые в журнале «Знамя» в 1987 году, пришлось на перестройку, а перестройка приводила к широкому и очень неразборчивому чтению. Вывалено было сразу столько текстов, тексты эти были такие разные, а контекст их появления такой одинаково антикоммунистический, что из каждой вычитывалась только ненависть к советской власти.

Между тем «Собачье сердце» совсем не о советской власти. Думать так, значит Булгакова суживать и оскорблять. Он все-таки серьезный художник. И в начале своей карьеры, когда его еще не «избили» по-настоящему, он – художник с огромным замахом, с огромной претензией. И эта вещь, лучшая из его ранних фантастических повестей, принадлежит не к фельетонному роду его творчества, которое он сам ненавидел и считал фельетоны отхожим промыслом, а к довольно глобальным его замыслам.

Первый и главный литературный источник «Собачьего сердца» – поэма Блока «Двенадцать», в которой присутствуют фоном основного апостольского действия:

– вьюга

Разыгралась чтой-то вьюга,
Ой, вьюга́, ой, вьюга́!
Не видать совсем друг друга
За четыре за шага!

А у Булгакова: «Вьюга в подворотне ревет мне отходную…»

– буржуй

И буржуй на перекрестке
В воротник упрятал нос

У булгаковского господина шуба «на чернобурой лисе с синеватой искрой».

– пес

А рядом жмется шерстью жёсткой
Поджавший хвост паршивый пес.

«До чего паршивый!» – восклицает Зина, когда видит Шарика.

– плакат

От здания к зданию
Протянут канат.
На канате – плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»

И булгаковский «Возможно ли омоложение?».

Соотношение надписей на этих двух плакатах очень важно, потому что Учредительное Собрание – это и есть такой вариант омоложения, которое не случилось, омоложение государственной системы, из которого не получилось ничего, а вместо него случилась революция, многим кажущаяся хирургической операцией. Иными словами, «Собачье сердце» начинается там, где заканчиваются «Двенадцать». Из революции, которая сулила величайшее омоложение мира, из революции, во главе которой шел Христос, получилась история про то, как пропал калабуховский дом, как единственной неприкосновенной фигурой для новой власти стал профессор Преображенский и как он попытался сделать собаку человеком.

Радикального переустройства русского общества не вышло. И именно отсюда главный блоковский лейтмотив поэмы: «Скука скучная, / Смертная!» «Двенадцать» – поэма о страшной скуке старого мира, которая никуда не делась, потому что и сам этот мир никуда не делся, потому что главными персонажами все равно остались паршивый пес и буржуй, а Христа не видно. Об этом сам Блок написал в незаконченной поэме «Русский бред» (1917) еще точнее:

Есть одно, что в ней скончалось
Безвозвратно,
Но нельзя его оплакать
И нельзя его почтить.

Скончалось то, ради чего эту Россию стоило терпеть, скончалась вечная женственность. И вырождение вечной женственности в девушку в фильдеперсовых чулках – это и есть скрытый сюжет «Собачьего сердца». Вместо глобального переустройства происходит глобальное омоложение. Омолаживаться стремятся все. Поэтому у профессора Преображенского такая обширная клиентура.