Советская правда

– Времечка маловато, но все-таки почитываю, – сказал шофер, доставая из-под сиденья изрядно потрепанную книжку, прошедшую, видимо, через множество читательских рук.

Я читал эту книгу – роман о шахтерах. Года три-четыре назад написал ее один из местных донбассовских авторов, сам бывший горняк. Немало любви вложил он в изображение труда людей, добывающих уголь, но не хватило у него красок, а может быть, просто терпения, и книга получилась весьма и весьма посредственной.

– Нравится? – спросил я.

– Нравится не нравится, а переживаешь, – ответил шофер. – Как-никак о нашей жизни. Конечное дело, может, кто из Союза писателей и лучше пишет – про природу красивее, про всякие воспоминания, – не спорю. А только вот редко встретишь книжку, которая про тебя самого, про твоих знакомых. Скажу вам прямо, уважаемый товарищ, для меня лично такая книжка дороже других. Посудите сами. Живешь, работаешь, ни со временем не считаешься, ни со здоровьем, – а в шахте, было, и под смертью ходил, – ну кто ты такой? Стоишь ты чего-нибудь или нет? Ведь сам ты этого не знаешь, верно? Об этом тебе другие должны сказать, которым со стороны виднее. В книжке тут, читаю, определенно сказано: стоишь!

Несколькими днями позже, в городе Жданове, примерно об этом же услышал я от одного из доменщиков.

– Слов нет, – говорил он, – много хороших книг пишут советские писатели. Я читатель такой – за новинками слежу. Но где, объясните вы мне, книги о нас, о народе, о рабочих. Все, знаете, ученых, изобретателей, секретарей райкомов описывают. Или про старину. Это неплохо, ничего не скажу, с удовольствием читаем и такое. Но вот мы-то где, мы? Может быть, возле наших домен героизма мало, переживаний или конфликтов нехватка? Да тут, если разобраться, дело как на войне: все время вроде бы вокруг неразорвавшейся бомбы ходим, никто не знает, когда она сработает. Было раз, фурма вылетела. Пришел домой, на мне кожа мешками – так обожгло. Полный таз воды из волдырей выпустили. Да и не это главное. Работаем-то, работаем как – вот на что смотреть надо. Сколько головы, души, сердца в чугун вкладываем!..

Сидели мы за такой беседой вокруг стола в доме обер-мастера Михаила Карповича Васильева, пили чай с вареньем. Михаил Карпович насторожился вдруг, прислушался и пошел к телефону. Через десятки городских кварталов, через реку, в шуме осеннего ветра и в звонках трамваев услышал он, что одна из четырех его доменных печей остановилась.

Это было непостижимо для простого смертного. Я сказал об этом. Жена хозяина дома, Анна Николаевна, рассмеялась:

– Даже я стала понимать, когда и какая печь не так идет, а про него и говорить нечего: на печах неполадка – ночью вскочит, как бы крепко ни спал. Теперь хорошо – телефон есть. Раньше на крышу лазал смотреть, что там и как на заводе. Вот написали бы вы о нем…

Куда бы ни пришел сегодня писатель – к рабочим ли, к учителям, в лаборатории ученых, на колхозное поле, к людям военным, – всюду он слышит: написали бы вы, товарищ, о нас; посмотрите, какие дела мы совершаем, какая сложная у нас, полная событиями жизнь. И в самом деле, задержишься на час-другой в комнатке начальника цеха, с бригадиром возле мартена, у директора завода, придешь в заводское общежитие, разговоришься – и уходить не хочется: жизнь наступает на тебя, развертывает перед тобой человеческие судьбы, думы людей; надежды и крушения надежд, борьбу, с ее одолениями и поражениями.

Я чувствовал себя неловко, когда шофер в Донбассе спросил меня, а какого, мол, вы, товарищ, мнения о той книжке про шахтеров, которая ему так понравилась. Я высказал это свое мнение о ее невысоких художественных качествах. Он покачал головой, размышляя:

– Может быть, правда и ваша, всяко бывает… А что же которые поплечистее-то не возьмутся за такое дело? Что у вас там, в руководстве, – комитет, коллегия?

– Правление.

– Вот бы правлением сели да и постарались сообща про нашу рабочую жизнь. Глядишь, художественней бы вышло…

В одном научно-исследовательском институте Москвы заместитель директора по научной части говорил мне: