Внутри замка уже совсем не так угрюмо. Там прекрасно можно жить, и там бывают его владельцы. Наездами и только в части помещений. Остальное можно осматривать, уплатив столько-то и столько-то шиллингов. Мы ходим по рыцарской зале, увешанной, уставленной оружием, боевыми доспехами, охотничьими трофеями. Стоим в столовой, в которой пировали еще в те времена, когда вместо супа люди имущие потребляли вино, запивая им мясо оленей и вепрей, изжаренных на вертелах; когда по темным углам, куда не достигал свет факелов и масляных светилен, на каменных плитах сидели псы и ожидали костей со столов. Для познания масштабов в зале стоит кухонный котел ведер на тридцать-сорок. В нем варили, думаю, овсяную кашу борзым и гончим перед охотой. А возможно, с пяток-другой молодых барашков закладывали к столу после охоты.
Более поздние поколения рода Варвиков собирали картины лучших мастеров Европы. В различных больших и малых комнатах есть и Рембрандт, и Рубенс, и прославленные итальянцы.
Как положено всякому порядочному замку – чему нас учит литература, – Варвик-Кастл имеет, понятно, и комнату с привидениями. Это отделанная почти черным деревом комнатушка в башне, где все загадочно поскрипывает даже днем, даже при солнце, правда, весьма скудно проникающем в средневековые окошки. Где-то в стенах скрыты двери, потайные ходы, и можно себе представить, что творится здесь ночью, когда из этих стен выходит кто-то, когда-то задушенный кем-то.
Прекрасные виды открываются из окон замка. Зеленые кущи, водные глади, затянутые летней влажной дымкой дали. Мир и тишина. Вот бы в таком местечке, в таком Кастле устроить дом творчества писателей – все бы привидения разбежались!
Дворы замка обнесены мощнейшими зубчатыми стенами. Глядя на камни, бойницы, ворота в железной клепке, на всю эту боевую мощь и средневековую суровость, мы переходим к павильону, где торгуют. Торгуют цветными открыточками с видами замка, разными сувенирчиками – медными пепельницами с надписью «WarwickCastle», медными колокольчиками с надписью «WarwickCastle», ножичками для разрезания бумаг, маленькими сигнальными гонгами – и все это с надписью, которую вы уже знаете. Кто-то из потомков гордых, воинственных Варвиков наблюдает за тем, чтобы торговля шла должным чередом. Да, они, потомки, уже не поджаривают оленей и вепрей, их котлы и вертела давным-давно остыли; на них теперь зарабатывают, показывая за шиллинги туристам. За всё здесь надо отдавать эти не дающие никому покоя шиллинги. Гони их чуть ли не на каждом пороге.
За торговым павильончиком (справедливости ради надо сказать, что возле него можно отлично отдохнуть среди цветничков) просматривается через зелень глухая, мрачная стена. Вас ведут прямо к ней. В стене обнаруживается таинственная калиточка, какие сейчас сохранились лишь в романах да вот в этих английских замках; а прежде вокруг них происходило немало разных историй – любовных, детективных, ниспровергательских.
А за калиточкой переулок, и в нем (все отработано до тонкостей) вас ожидает автобус. Индустрия по извлечению шиллингов из карманов, начатая парадными, коваными воротами замка, заканчивается этой калиточкой, этим переулком. Ну совсем как в старинных романах! Но в старину вас могли выбросить в переулок зашитым в мешок и отдавшим богу душу. А ныне… Ныне вы все-таки за свои шиллинги насмотрелись немало интересного.
Едем дальше, въезжаем на мост через Эйвон, по которому еще в мальчишках бегал, конечно же бегал, внук старого Ричарда Шекспира и сын Джона Шекспира, потому что каменный арочный мост этот вот уже половину тысячелетия лежит на одной из дорог, ведущих через Оксфорд, через Стрэтфорд из Лондона в Бирмингем..
За мостом – родина Шекспира, Стрэтфорд-на-Эйвоне – тот самый город.
И вот перед нами пестрый, вызолоченный солнцем, приятный городок, в котором всего-то тысяч пятнадцать жителей. Он, наверно, очень тихий, мирный, провинциальный. Но сегодня сказать что-либо определенное об этом невозможно. Сегодня воскресенье, и сюда, в зеленый уголок зеленой Англии, съехалось еще, пожалуй, тысяч двадцать из Бирмингема, Ковентри, даже из Лондона. Люди сидят, лежат, гуляют по берегам медленно, не спеша текущего Эйвона, вдоль старого канала, в котором эскадрами и поодиночке крейсируют величавые лебеди. (А лебеди в Англии ничьи, потому что с незапамятных времен они принадлежат якобы королям, но королям давно уже не до лебедей.) Немало народу в барах, в пивнушках. Улицы чисты и опрятны. Это не лондонские улицы, это стрэтфордские, и не улицы они, а улочки. На них есть строения, которые, как взглянешь на такое, тотчас привлекают к себе внимание.