Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.)

18 октября РПК Б. Савинкова и политическое представительство УНР заключили секретную военную конвенцию о совместном продолжении военных действий с целью «освобождения Украины от большевистской оккупации», «уничтожения большевизма», как «военной силы и государственно-политической организации»[343]. Накануне, 17 октября, Булак-Балахович, в отличие от руководства 3РА, подчиненной Врангелю, публично отказался от концепции совместного марша на юг для соединения с украинской армией Петлюры. Перед своей НДА он поставил задачу освобождения территории Белоруссии. «Мемориал» о целях этого похода за подписями Булак-Балаховича и Б. Савинкова был опубликован в тот же день в газете «Свобода»[344].

Французское военное командование и, в первую очередь, начальник штаба межсоюзнических войск маршал Фош не верили в неудачу на Восточном фронте, ожидали «дальнейшего крушения большевизма и ослабления большевиков Врангелем»[345]. Генерал Вейган верил в то, что Польша в данный момент времени является «важнейшим фактором на востоке», французские офицеры полагали, что ключ к разрешению восточного вопроса находится сейчас «в руках Польши». Генерал Вейган был убежден, что судьба Врангеля, на которого Франция сделала ставку, «в значительной мере зависит от Польши». Он был убежден и в том, что, если до весны 1921 г. «удастся достичь соглашения всех антибольшевистских сил, действующих на восточных землях», то «пробьет последний час правительства Советов»[346].

Однако в польской государственной и военной элите не было единства по вопросу о дальнейшем участии в «русской акции». Если правительство и в значительной степени депутаты сейма склонялись к ее прекращению и точному выполнению положений Договора о перемирии, то «военная партия» во главе с Пилсудским находилась под сильным влиянием французских генералов. Я. Домбский, председатель польской делегации на мирных переговорах в Риге, сообщал министру иностранных дел Польши 14 октября о «странной позиции» военных представителей в составе смешанной военно-согласительной комиссии[347] в отношении войск Петлюры и Булак-Балаховича: «то брали на себя ответственность за них, то отрекались от них»[348].

Польское правительство, связанное обязательствами, которые содержались в договоре о перемирии и прелиминарных условиях мира[349], официально должно было дистанцироваться от каких-либо мероприятий, связанных с «русской акцией». Поэтому 22 октября на межведомственной конференции с участием министра иностранных дел Ст. Патека, представителей командования 6-й польской армии и командования 3РА было решено отправить личный состав добровольческих частей в Крым. Несмотря на это, 3РА и казачья бригада Сальникова получали снабжение из польского военного ведомства вплоть до ратификации Договора о перемирии сеймом 2 ноября 1920 г.[350] Командование УНР, подчиненной командованию польской армии, не стало отводить свои части от линии перемирия, как это сделало польское военное командование, и продолжило военные действия. По этому поводу руководство Российско-Украинской мирной делегации направило несколько нот председателю польской делегации на переговорах в Риге Я. Домбскому[351].

РПК под руководством Б. Савинкова при активной роли его правой руки – Д. Философова не оставил идею продолжения совместной политической (в перспективе – военной) антибольшевистской борьбы и после подписания Договора о перемирии с Советской Россией. Двумя днями ранее, чем подписание соглашение с УНР, он заключил политическое и военное соглашение с представителями Белорусской народной республики (БНР)[352]. Дикгоф-Деренталь в это время собирал добровольцев в антисоветские отряды по всей Прибалтике и в Финляндии[353].

Советское руководство воспринимало всерьез кипучую деятельность Б. Савинкова по собиранию и переправке добровольцев из Прибалтики в Польшу, особенно после подписания Договора о перемирии с Польшей. 25 октября Г. В. Чичерин направил во все советские представительства за границей письмо о «разоблачениях левой печати в Латвии» по поводу существовавшего, по ее данным, соглашения между латвийским правительством (в лице К. Ульманиса и З. Мейеровича) с Б. Савинковым и Врангелем. Чичерин напомнил советским представителям о необходимости официальных выступлений по этому поводу в печати. Важность этого письма подчеркнул председатель Совнаркома Ленин, который наложил резолюцию, предписывающую направлять официальные ноты правительствам этих государств «по этому и всех таких случаях»[354].