Советские олимпийцы

Борис Андреевич Аркадьев, тренер, которого Бобров боготворил, рассказывал: «Я сразу же понял, что встретился с великим футболистом. Ну и талантище это был. Если бы к спорту было применимо слово «гений», то к Всеволоду оно бы, бесспорно, подходило. Это был «спортивно-игровой гений». Ведь он был лучшим и в футболе, и в хоккее с мячом, и в хоккее с шайбой. У него был поразительный метод усваивать технику подражанием. Ему не надо было повторять упражнения по тысяче раз, он усваивал чужую технику, чужие приемы на глазах».

Свидетельства Иванова и Аркадьева об уникальности, неповторимости таланта Боброва не единственные. О том же писали и Мартын Мержанов, и Игорь Нетто, и братья Старостины — сами живая легенда нашего футбола.

2

Родился Всеволод Бобров в 1922 году в тихом и незаметном городке Моршанске. Впрочем, отсюда семья вскоре переехала в Сестрорецк.

Михаил Андреевич Бобров до 1917 года трудился на Путиловском заводе. В годы революции боролся за Советскую власть. Навсегда запомнил Сева его увлекательные рассказы о революционерах, о боях рабочих дружин, о легендарном штурме Зимнего дворца.

В Сестрорецке М. А. Бобров сначала работал инженером, затем преподавал в школе ФЗУ. Он был блестящим мастером своего дела. Но было у Михаила Андреевича и еще одно увлечение — спорт. Долгие годы играл он в футбол и хоккей, и играл превосходно.

День, когда проходила игра, становился семейным праздником. Дома готовился вкусный обед, пеклись пироги. Спиртного Михаил Андреевич не признавал, после игры за чаем с вареньем шел неторопливый разговор о спорте.

Зимой отец заливал во дворе небольшой каток. Пятилетний Сева уже лихо бегал на коньках, гонял шайбу. По вечерам с братом Володей играли против отца. Сначала он легко их обыгрывал, но вскоре ему пришлось брать себе в помощь… дочку.

Клюшки дети делали сами. Выпиливали из фанеры крючки, скрепляли их гвоздиками, приделывали к палкам и обматывали ремнем. Труд в доме Бобровых любили. Впоследствии всемирно известный спортсмен славился среди своих друзей как «мастер — золотые руки». Дома все чинил сам, любил, когда его просили об этом друзья. Хранил целую коллекцию слесарных, столярных и прочих инструментов, не терпел, когда они залеживались без дела.

Постепенно спортивные схватки с отцом и со сверстниками — зимой на льду, летом на траве — превратились в серьезное увлечение. Позднее Бобров вспоминал, что уже тогда ему не давала покоя неодолимая страсть к скорости, к обводке, к стремительному, неукротимому прорыву. В детскую городскую команду Сева вошел, когда ему было двенадцать лет. Здесь он быстро подружился с вратарем Аликом Белаковским.

Впоследствии Белаковский закончил военно-медицинскую академию, стал врачом Центрального спортивного клуба армии. Боброва и Балаковского связывала трогательная мужская дружба. Врач тонко чувствовал застенчивый и выдержанный характер товарища, придирчиво и неприметно следил за его здоровьем. Знали бы те, кто откликался свистом на мнимую бездеятельность Боброва, на ого неторопливое возвращение из атаки, что за тайну приходится хранить врачу Белаковскому: знаменитый форвард с детства страдал аритмией сердца.

В школе учился Всеволод легко. Хуже приходилось с музыкальными занятиями, на которых особенно настаивала мама. Невозможно было усидеть за разучиванием гамм, когда за окном раздавался тугой звон мяча или призывное пощелкивание клюшек. С четверть часа еще можно было промучиться, но затем Сева под убедительнейшим предлогом выскальзывал из дома. К счастью, мама быстро поняла, какие игры волнуют ее бесшабашного отпрыска, — страдания прекратились.

В 1937 году Сева поступил в школу ФЗУ. После ее окончания, получив специальность слесаря-инструментальщика, он стал работать на заводе имени Воскова.

Учебу продолжал в вечерней школе. Впоследствии Бобров скажет, что самые дивные годы в его жизни — это детство, рядом с мамой, в дружной, родной семьли где никто никогда не обижал друг друга; с благодарностью прославленный спортсмен будет вспоминать о заводе, где старшие учили его не только мастерству, но и трудолюбию, скромности, честности.

Навсегда запомнил Всеволод слова своего наставника, потомственного питерца Ивана Христофоровича Первухина: «Нет для русского рабочего человека ничего дороже чести. А честь наша — это наша страна. Много невзгод пришлось испытать ей, и многое она еще испытает. Но эта земля — наша земля, и только мы ее подлинные хозяева. Для нас, Сева, Родина — не футболка, ее не сменишь. И жить надо не для себя — для нее, для всех людей — братьев своих и товарищей».

3

Вырос Всеволод Бобров на ленинградском футболе.

В двадцатые годы ленинградские футболисты выступали блестяще, в их игре страстный напор сочетался с филигранной техникой и изощренной точностью передач. Беззаветно смелая острота их атак способна была сокрушить любую защиту. Лишь к 1940 году москвичи — их извечные соперники — догнали ленинградцев по числу побед в матчах между этими городами.