Советские полководцы и военачальники

…Великий Октябрь всколыхнул деревню, породил надежды на лучшую долю. Но лето первого года Советской власти — бурное лето 1918 года — выдалось в Тверской губернии (как и во всей Центральной России) неурожайным. Положение осложнялось тем, что молодая Советская Республика, зажатая в кольце фронтов, лишилась важнейших источников продовольствия, сырья, топлива. Обеспокоенное нехваткой зерна для промышленных центров, Советское правительство ввело государственную хлебную монополию, продразверстку. Частная торговля зорном и мукой была повсеместно строго запрещена. Но эти меры не улучшили положения в деревне. Уже к осени в крестьянские избы заглянул голод. Не избежала этого бедствия и большая семья сельского кузнеца Ротмистрова.

— Поезжай-ка ты в Москву, сынок, к брату Леониду, — сказал отец Павлу. — Он тебя на работу пристроит. Сам, бог даст, прокормишься, а может, и нам чем ни то поможешь…

Мать, как водится, всплакнула, но стала собирать сыну котомку в дорогу. Вот с той котомкой за плечами и появился семнадцатилетний Павел Ротмистров в ноябре 1918 года в столице. Полный надежд он шагал по московским улицам, уже по-зимнему припорошенным пушистым снегом. Город в зимнем уборе, скрывавшем изъяны, казался сказочно прекрасным, добрым и приветливым.

Но у брата ждало его горькое разочарование. Старший брат Леонид обитал в маленькой полуголой комнатке, где стояли только железная койка, покрытая серым солдатским одеялом, колченогий стул да убогая печка-«буржуйка» с протянутой к окну ржавой трубой. Встретил он брата радостно, но, узнав о цели его приезда, помрачнел.

— Видно, туго до вас там, в деревне, вести доходят, сказал он. — Здесь у нас в Москве житуха хуже, чем в любой деревне. Короче сказать — хуже некуда.

Да, невеселым был рассказ брата. В Москве разруха, голод. Хлеба выдавали по пятьдесят граммов на день, да и то с перебоями.

Свирепствовал тиф. Наступала зима, а дров нет. Жгли заборы, мебель. А главное — устроиться на работу и думать нечего. На бирже труда — тысячи безработных. Фабрики и заводы стояли без сырья, без топлива…

Утром за скудным завтраком, состоявшим из остатков привезенной Павлом краюхи хлеба и вареной картошки, брат неожиданно сказал:

— Слушай, Павлик, а не податься ли тебе в Самару? Оттуда недавно чехов прогнали. Слышно, там с хлебом полегче. Да и работу найти можно. Из наших кое-кто туда недавно уехали.

— В Самару так в Самару, — махнул рукой Павел. — Мне все равно — лишь бы в деревню не возвращаться. Нечего там делать, да и совестно.

На том и порешили. Брат дал немного денег на дорогу, помог на вокзале втиснуться в переполненный вагон. Вот так, все с той же, но уже пустой котомкой, и оказался Павел в ноябре восемнадцатого неожиданно для себя в «хлебном» городе Самаре.

Здесь, можно сказать, повезло. Устроился не без помощи добрых людей в артель грузчиков и снял угол в домике на окраине у приветливой старушки, проводившей двух сынов в Красную Армию.

В артели — были в ней люди разных возрастов и национальностей, в основном русские, татары и башкиры — оказался самым младшим. Но силенка была, от других не отставал. Грузили в основном тот самый драгоценный хлеб — мешки с зерном и мукой — с гужевого транспорта в вагоны, на которых мелом или краской было написано: «Восточный фронт — Москве» или «Самара— Питеру!». В часы отдыха Павел читал своим неграмотным товарищам по их просьбе газеты. Случалось, и разъяснял прочитанное. Незаметно расширял и свой политический кругозор.

Газеты сообщали о революции в Германии, об аннулировании грабительского Брестского договора, о помощи трудящимся Украины, Белоруссии и Прибалтики в изгнании австро-немецких оккупантов. Под влиянием этих сообщений зрело убеждение, что и его, Павла, место в рядах тех, кто с оружием в руках сражается за власть Советов.

А вскоре это желание осуществилось. В марте девятнадцатого года Колчак, объявленный «верховным правителем России», начал наступление через Урал на Самару, стремясь прорваться к Волге. Партия выдвинула лозунг «Все на борьбу с Колчаком!». Добровольно вступил в ряды Самарского рабочего полка и молодой рабочий Павел Ротмистров. Правда, ему еще не хватало нескольких месяцев до восемнадцати (принимались добровольцы в возрасте от 18 до 40 лет), но обошлось, потому что с виду он был парень рослый, крепкий. Попал под начало отделенного командира Ивана Галкина — коренастого, с суровым скуластым лицом человека лет тридцати, бывшего солдата первой мировой войны. Обучение было недолгим. Получили обмундирование, позанимались строевой. Вскоре выдали винтовки, повели на стрельбище. Галкин толково объяснил, как надо заряжать винтовку и прицеливаться. Выдал по три патрона.

— Главное, точно взять на мушку, — поучал он. — И плавно нажать спусковой крючок. Понятно? Не дергать, а плавно нажать. Затаи дыхание и жми. Ясно?