Однако ветераны Великой Отечественной войны существовали в качестве социально значимой группы задолго до того, как им удалось обзавестись собственной организацией, и вопреки тому, что вскоре после демобилизации их специальный статус был упразднен. Они продолжали требовать от государственных учреждений особого отношения к себе; они полагали, что их деревня, их семья, их город – все те, кого они защищали во время войны, – обязаны им за принесенные ими жертвы; они были убеждены, что имеют право на специальный статус, особое отношение, лучшую жизнь. В первое послевоенное десятилетие эти чувства, которые коренились в культурно опосредованном опыте войны, обычно не связывались с членством в «воображаемом сообществе» ветеранов: слово «я» произносилось ими чаще, чем слово «мы». В основе притязаний на особый статус в послевоенные годы лежали личное усилие и личная жертва каждого из них. Но совокупное выражение этих индивидуализированных чувств создавало социальную сущность, которая была столь же реальной, как и любая другая. Это было народное движение, которое условно можно назвать «группой заслуживающих»[51]
.Кому-то может показаться, что я выбрал слишком замысловатый способ, чтобы заявить о том очевидном факте, что ветераны – это, в сущности, выраженная поколенческая группа, и не более того. Действительно, хотя на фоне большей части послевоенной истории такое уравнивание кажется довольно странным, между двумя упомянутыми социальными феноменами все же есть некоторое сходство. Подобно представителям одного и того же поколения, советские ветераны отличались по социальному и культурному происхождению, а их ряды были столь же разнообразными, как и само советское общество; как и любое поколение, они делились по признакам пола и этничности, а также по политическим и идеологическим взглядам; наконец, в сходстве со всяким поколением, советские ветераны превратились из совокупности индивидов в узнаваемую социальную группу благодаря общему социокультурному опыту[52]
. Однако если британских, немецких или французских ветеранов, сражавшихся на полях Первой мировой войны, действительно с легкостью можно назвать ровесниками, спаянными общим фронтовым опытом, то в отношении советских ветеранов Второй мировой войны подобный подход не сработает[53]. Бесспорно, большинство солдат, воевавших в рядах Красной армии, были молодыми людьми – но мало кто из этой молодежи смог выжить[54]. Ведь наиболее молодые заплатили за кампанию против вермахта дороже всех; официальная статистика свидетельствует, что 40 % демографических потерь, понесенных советскими вооруженными силами, пришлись на возрастную группу до 25 лет[55]. По словам Кэтрин Мерридейл, из мужчин, родившихся в 1921 году, «до 90 % погибли»[56]. Из-за таких потерь молодые ветераны составили явное меньшинство среди тех, кто остался в живых, отслужив в Красной армии в военные годы.