Советский Фауст

— Как же, помню, молоденькая такая, симпатичная: Мэри-Элен Бьют. Она у меня с Эйнштейном в студии светомузыкальные эксперименты проводила. Знаете, физик был такой?..

— С каким Эйнштейном, с тем самым, который «теория относительности»?! Я знаю, читал, что Вы встречались с ним в Европе. Что дуэты вместе играли, когда он из Германии от фашистов в Америку сбежал, — он на скрипке, а Вы на терменвоксе...

— Не только дуэты, не только вместе. Я нанял и выделил им специально еще одну студию. Мэри рисовала по его заданию различные абстрактные фигуры. Все стены были увешаны ими. Они подбирали затем картины к музыке (рис. 17)...

^{Рис. 17. В итоге М.-Э.Бьют научилась делать такие фильмы — кадр из ее «Цветовой рапсодии» (1958 г.)}

С ума бы не сойти — да знают ли об этом биографы великого физика? То, что автор теории относительности любил дружить с молоденькими девушками, — это всем известно. Но чтобы по такому необычному поводу?

На какие средства осуществлялось все это — студии, научная благотворительность? Неужели хватало концертных гонораров или отчислений от «Дженерал электрик»? Или наша разведка подкармливала? Совсем нет — наоборот, он сам, похоже, помогал ей своими заработками, ибо стал он в конце концов членом элитарного Клуба миллионеров США, куда принимали далеко не каждого, кто имел миллион. Круг знакомых расширялся: Рокфеллер, Дюпон, Морган, Форд. Судя по всему, основные доходы приносила созданная им фирма «Teletouch Corp», специализировавшаяся на выпуске оригинальных систем охранной сигнализации. Они работали — как и в кремлевском показе — по бесконтактному принципу, но реагировали они уже не только на изменение электрической емкости, а и на отражение света. Проектор создавал на стене, на полу пятно, — и достаточно было мыши попасть на это пятно или пересечь луч света на его пути к скрытому фотоэлементу, — наступал всеобщий атас (простите, «alarm»)[38]!

Контингент потребителей — от магазинов до тюрем. И того, и другого в Америке в те времена, судя по всему, хватало, поэтому долларовые счета у Термена росли так же резво, как сейчас у «новых русских».

К Термену постоянно обращаются за консультациями — по широкому, разнообразнейшему кругу технических вопросов. Эйнштейн хлопочет, чтобы он помог наладить трансконтинентальную телефонную связь СССР — США, непонятные перебои. Пожалуйста! Попросили в нью-йоркском Центральном парке организовать уникальный технологический аттракцион — и «гроб Магомета» на самом деле зависает в воздухе, в невидимом магнитном поле. На любое предложение, на любую просьбу — «пожалуйста», и, наверняка, конкретный результат. Термена включают в список самых знаменитых людей мира в американских справочниках «Who is who?».

Кстати, о разведке. Мы о ней как-то забыли, но она, конечно, его тогда не забывала. Каждую неделю, между встречей с Чарли Чаплиным и Рокфеллером, между очередным концертом и постоянной работой в лаборатории, он шел в какое-то захудалое кафе на задворках Нью-Йорка, на Пятой авеню[39]. Приходили на встречу обычно двое в серых плащах и серых шляпах — из нашего посольства.

— И говорили, прежде всего: «Пей!». Наливали и заставляли выпить перед беседой два стакана водки (голос Льва Сергеевича в этом месте рассказа дрожал от негодования и обиды). Они что — не доверяли мне что ли?..

Ах, Лев Сергеевич, зачем же с Вами так? Жаль, конечно, что меня тогда не было рядом, уж с этой напастью я бы смог помочь справиться, поделили бы порцию. И, может быть, вообще зря Вы связались с ними? Может быть, лучше не надо было никаких Метрополитен-Опера, Карнеги-Холл? Ведь не было, наверно, в нашей стране ни одного интеллигентного человека, кому не предлагалось бы сотрудничество, — дома, за границей. И не обязательно было соглашаться. Конечно, чужую беду руками разведу, — что было, то было...

— Но я придумал после, что делать. Съедал перед встречей с ними по пачке сливочного масла.

— А о чем они спрашивали?

— Да глупости всякие. То размер глушителя у нового самолета. То узнать, кто сидит в американских тюрьмах...

Так я и не понял поначалу, оправдывал ли он постоянные расходы разведуправления на водку. А позже, однажды, он наклонился ко мне и тихо, глаза озорные, улыбается: «Вы знаете, а я ведь в Америке был как Рихард Зорге в Японии»[40]. И опять — неясно, непонятно: шутил Лев Сергеевич или говорил правду. До сих пор не знаю, но если судить по его последним, пусть тоже весьма осторожным интервью времен «перестройки», Термен и в этом, «параллельном» своем амплуа стремился приносить максимальную пользу: