Советский Фауст

Экономический, политический и духовный кризис привел к тому, что «слиянная революция» не переросла в реальный социализм, и монстр рухнул под бременем невыполнимых обещаний и тяжелого вооружения. Причем, потенциал невостребованных буржуазных отношений был осознан прежде всего представителями самих «верхних эшелонов» партийной власти, пытавшимися поначалу ограничиться перестройкой, конвергенцией, а затем, остолбенев от зарубежных супермаркетов, объевшись на презентациях бананов и киви, яростно бросившимися насаждать сверху тот вариант первобытного капитализма, который был известен им из их же учебников истмата. И первоначальные разговоры обновленных коммунистов о возвращении к общечеловеческим ценностям завершаются повсеместным утверждением единственной ценности — денег, торжеством Желтого дьявола... Сегодня капитализм на Западе иной, он «полевел» и приблизился к реальному социализму, — чему, конечно, существенно способствовал и опыт русской революции, со всеми ее негативными и позитивными моментами. Таким образом, Россия ценой своего кровавого опыта все равно продвинула мир к социализму, — чтобы сегодня самой совсем отказаться от него?

«Ни более и ни менее»...

В итоге — конец 1990 года. Термен вновь подает заявление о приеме в Коммунистическую партию Советского Союза. С ума бы не сойти! Никто ничего не поймет, — если не прочитать хоть раз до конца «Фауста» Гете. И его сегодняшнего продолжения — «Советского Фауста»...

Последние встречи: правда о «средстве Макропулоса»

Весной 1991 года в Москве, на кафедре эстетики МГУ состоялась международная конференция «Современный „Лаокоон“: эстетические проблемы синестезии». Я попросил организаторов разыскать и пригласить на нее Термена с докладом об электронной музыке. Не успел я даже как следует поздороваться с ним, Лев Сергеевич, весь радостный и довольный, перебил меня:

— Поздравьте! Меня, наконец, в партию приняли. Только что! А ведь тогда, в 81-м году меня тот Танаканов опять не пропустил, какой-то параграф в уставе нашел, что после восьмидесяти лет в партию уже совсем нельзя принимать. А оказалось — можно!

— Да, я слышал, Лев Сергеевич, читал в газетах, поздравляю. Но зачем все это Вам, особенно сейчас, когда даже Таракановы бегут оттуда?

— Как зачем? Пусть бегут. Я же Ленину обещал!

Ну, молодец, Лев Сергеевич, право слово. Конечно же, надо быть хозяином своего слова, пусть через 50, простите, 70 лет. Но и коммунисты, следует заметить, хороши, — дождались-таки момента. Если бы у них была своя партийная «Книга Гиннеса», Термен мог бы попасть туда как самый молодой коммунист среди самых старых верных ленинцев. Наталья Михайловна Нестурх, родственница Льва Сергеевича, при беседе с ней об этом, улыбается: «А что еще можно было ждать от альбигойца, мы все, Термены, — социалисты с 13 века» (рис. 23).

Лев Сергеевич и на этой конференции хорошо выступил. Я был ведущим на заседании и, зная о его нынешней idee fixe, предупредил осторожно: надо соблюдать регламент, и вообще здесь не стоит про «микроскопию времени». Не та тематика, не та публика. Но он, поблескивая глазами, перехитрил меня, задав слушателям невинный вопрос: «Может быть, спросить чего-нибудь хотите, у меня еще много есть интересных вещей». И на целый час развернул, впервые перед широкой аудиторией, свою концепцию поисков «средств Макропулоса».[73]