Советский полпред сообщает…

– Господа, – скажет Чемберлен, – задержка с объявлением войны Германии связана с колебаниями французского правительства. Вы понимаете, что нам бы хотелось совместно…

Министры, не глядя на него, будут хранить гробовое молчание.

– Ну хорошо, господа, – вздохнув, после паузы проговорит премьер. – Это означает войну.

А в соседнем кабинете в этот час Хорас Вильсон будет беседовать с немецким агентом Фрицем Гессе, которого знал еще по переговорам с Вольтатом.

– Фюрер готов пойти на двустороннюю встречу, – скажет Гессе, – он очень хотел бы, чтобы высокопоставленный английский представитель прибыл в Берлин для личной встречи с ним.

– Я думаю, – ответит Вильсон, – нам удастся договориться, если только господин Гитлер прикажет вывести свои войска из Польши. После этого мы будем готовы поступить по пословице: кто старое помянет, тому глаз вон. Конечно, желательно, чтобы господин Гитлер извинился за случившееся.

Как только министры уйдут от Чемберлена, Вильсон доложит ему о своей беседе. Но премьер уже не сможет воспользоваться услугой советника. Он вынужден будет идти навстречу своей катастрофе.

В полночь кабинет министров решит вручить Берлину в девять утра 3 сентября ультиматум с требованием отвести войска из Польши. Если до одиннадцати утра удовлетворительных заверений не поступит, то английское правительство будет считать себя с этого часа в состоянии войны с Германией.

Посол Гендерсон выполнит это указание.

В девять часов утра 3 сентября лорд Галифакс позвонит Жоржу Боннэ:

– Мне известны причины, которые мешают вам немедленно направить ультиматум, но мы вынуждены были направить свой сегодня утром – он, видимо, уже вручен. Парламент созван на полдень. Если премьер-министр появится там без твердого намерения сдержать обещание Польше, то он натолкнется на единодушный взрыв негодования и кабинет падет.

В девять часов с минутами британский ультиматум будет на столе Гитлера. Гитлер словно окаменеет.

– Что теперь делать? – резко обратится он к Риббентропу.

Риббентроп, Геринг, Геббельс будут в растерянности.

– Молчите? – взорвется Гитлер. – Геринг, вы же утверждали, что англичане не выступят! Вам надо срочно лететь в Лондон и заключить с ними соглашение. Тогда сразу же отпадут и французы – они не решатся объявлять войну в одиночку.

Геринг с неожиданной для него резвостью бросится из кабинета. Он прикажет подготовить на ближайшем аэродроме самолет и немедленно связаться по телефону с Лондоном.

Чемберлену скажут о звонке из Берлина. Это будет его последний шанс. Но воспользоваться им – значит не усидеть в кресле премьера и получаса.

– Передайте в Берлин, – почти шепотом выдавит он из себя, – что, прежде чем решать вопрос о визите господина Геринга, правительство его величества желало бы получить ответ на свой ультиматум.

Пробьет одиннадцать часов. Геринг будет ждать указаний Гитлера. У подъезда – машина, на аэродроме – самолет с прогретыми моторами.

Чемберлен поедет в радиостудию. В 11 часов 15 минут он объявит о состоянии войны между Англией и Германией. Тем самым он объявит о конце своей карьеры и провале политики «умиротворения». Вскоре над Лондоном раздастся протяжный воющий звук сирены: воздушная тревога. Поднявшись на крышу, чета Черчиллей увидит аэростаты заграждения. Запасшись бутылкой брэнди, они спустятся в бомбоубежище. А уже через полчаса, после отбоя, Черчилль пересечет дорогу и появится в Вестминстере. Его пригласит к себе Чемберлен и объявит о назначении морским министром – Черчилль возвратится на этот пост спустя почти четверть века. В шесть часов вечера он прибудет принимать дела. К этому моменту морское министерство оповестит все корабли британского флота телеграммой: «Уинстон вернулся!»

В Париже Даладье и Боннэ все еще будут суетиться, как люди во время пожара, которые не знают, что выносить в первую очередь. Совет министров решит предъявить ультиматум в двенадцать часов дня 3 сентября, а военные действия начать не раньше, чем в ночь на 5 сентября. Объяснят это так: необходимо завершить мобилизацию без угрозы воздушного нападения и эвакуировать детей из Парижа. В тайне они все еще будут на что-то надеяться. Французский посол в Берлине Кулондр с опозданием на двадцать минут вручит Риббентропу ультиматум, срок которого истечет в семнадцать часов.

В Вашингтоне но радио выступит Рузвельт:

– Пусть никто не пытается утверждать, что Америка когда-нибудь пошлет свои армии в Европу. Мы стремимся не допустить войны до наших очагов, не позволить ей прийти в Америку. Я уверен, что США будут в стороне от этой войны.

Но оставаться в стороне Америка не захочет. Вооружившись до зубов, она будет выжидать момент, чтобы вступить в войну.

* * *