Утром 23 августа Михаил Горбачев был приглашен Б. Ельциным и Р. Хасбулатовым в Белый дом на шедшую здесь уже второй день внеочередную сессию Верховного Совета РСФСР. Когда Горбачев подъехал к Белому дому, у входа его встретила толпа, настроенная явно недоброжелательно. Раздавались громкие возгласы: «В отставку! В отставку!» Горбачеву была предоставлена трибуна для выступления, и его встреча с народными депутатами России транслировалась по телевидению в прямом эфире. Эта передача оставила у большинства граждан страны тягостное впечатление, хотя и по разным причинам. Речь Горбачева была не слишком связной, она часто прерывалась, а вскоре превратилась в унизительный допрос, руководимый лично Ельциным. Сначала Ельцин попытался вынудить Горбачева публично утвердить все указы, которые были подписаны Президентом России 19 – 21 августа, в которых тот брал на себя функции союзного президента. Но Горбачев еще не успел все эти указы даже прочесть. «Борис Николаевич, – взмолился он, – мы же не договаривались все сразу выдавать, все секреты». «Это не секрет, – возразил Ельцин, – это серьезно. Специально подготовлен целый блок, Михаил Сергеевич, – «Указы и постановления, принятые в осажденном Доме Советов». Так и называется. Мы вам вручаем!» (Бурные аплодисменты, шум, свист, выкрики, смех в зале.)»
[254]. Затем Ельцин вручил Горбачеву текст какой-то стенограммы и заставил Президента СССР зачитать этот текст всему залу, объявив, что это протокол заседания Кабинета министров СССР с объявлением поддержки ГКЧП. Между тем заседание Кабинета министров СССР 19 августа проходило в неполном составе, это заседание не стенографировалось, и правительство не принимало никаких решений в поддержку ГКЧП, хотя и приняло к сведению информацию премьера В. Павлова о введении в стране чрезвычайного положения. Вероятно, это была запись одного из министров. Через несколько минут Ельцин снова прервал Горбачева и обратился к депутатам Верховного Совета: «Товарищи, для разрядки. Разрешите подписать указ о приостановлении деятельности Российской компартии...» (В зале овация, выкрики «Браво!», «Ура!».) Горбачев только испуганно восклицал: «Борис Николаевич... Борис Николаевич». Но Ельцин, явно куражась, громко произнес: «Я подписываю. Указ подписан». В зале снова звучали крики «Ура!» и «Браво!». Горбачев пытался возражать: «Я не знаю, что там написано и как он называется. Если так, как сказал Борис Николаевич, то Верховный Совет, который столько сделал, в этом случае вряд ли должен поддержать президента Бориса Николаевича, которого я уважаю и об этом (выкрики из зала)... Одну минуточку, не вся Компартия России участвовала, коммунисты России участвовали в заговоре и его поддерживали (выкрики из зала). Поэтому, если установлено, что Российский комитет и какие-то комитеты в областях солидаризовались с этим комитетом, то я такой бы указ поддержал. Запрещать компартию – это, я вам скажу, будет ошибкой со стороны такого демократичного и Верховного Совета, и Президента России. Поэтому – точно ли назван указ?» – Б.Н. Ельцин: «Михаил Сергеевич, не о запрещении, а о приостановлении деятельности Российской компартии до выяснения судебными органами ее причастности ко всем этим событиям. Это совершенно законно». – М.С. Горбачев: «Это уже другое дело. (Аплодисменты, бурные аплодисменты.)» [255]. Горбачев сошел с трибуны растерянным или даже поверженным. Через несколько минут Ельцин пригласил Горбачева в свой кабинет. Это была встреча с глазу на глаз, но Горбачев не мог забыть о ней и через десять лет. «Ну знаете, – говорил экс-президент в одном из интервью в 2001 г., – это как пойманную мышку кот гоняет: намял ей бока, уже с нее течет, а он все не хочет съедать, а хочет поиздеваться. Это он делал. Делал». Одна из газет писала, что после встречи с Ельциным мы увидели совсем нового Горбачева: он выглядел как собака, которая покорно плетется за отхлеставшим ее хозяином. Горбачев был публично и сознательно унижен, и Ельцин явно наслаждался этим. Западные газеты вышли на следующий день с ироническими комментариями и карикатурами. На одной из них громадный Ельцин протягивает руку крошечному Горбачеву.