Советский Союз. Последние годы жизни. Конец советской империи

Есть много оценок поведения М.С. Горбачева в последние дни августа и первые дни сентября 1991 г., и в основном это критические оценки. Известный российский историк и политолог А.И. Уткин писал позднее, что в сентябре 1991 г. Михаил Горбачев все еще мог повернуть колесо истории и судьбы в свою сторону и спасти Советский Союз от развала. По мнению А. Уткина, «решающий момент в политической карьере Горбачева наступил в сентябре 1991 г., когда он, потрясенный и ошеломленный, собрал в кулак свою феноменальную волю и с яростью загонял стадо Верховного Совета СССР в загон политического небытия. Гамма разнообразных чувств – праведного гнева, деловитой серьезности, оптимистической многозначительности, мины радения о высших интересах, презрения к непонимающим, доверия к уже перешедшим и, главное, фантастической уверенности в собственной способности и сейчас одолеть посуровевшую судьбу – сменялась на лице постаревшего за один месяц политика. Даже убежденный циник не мог не быть покоробленным этой драмой. Политик рыл себе могилу с таким видом, словно достраивал триумфальную арку. Ведь стоило председательствовавшему прийти в себя, стряхнуть с век дурной сон и сказать залу, за которым наблюдала вся страна: «Вы единственный законный парламент нашей страны, а я ее единственный легитимный президент», как вся политическая ситуация выстраивалась в иной плоскости и декабрьский финал ставился под вопрос. Но ослепленный верой в себя (продолжение Ново-Огаревского процесса и прочая чепуха) политик не поддался роскоши здравого сомнения. Все остальное было дурно сыгранным эпилогом»[268]. Эти картины далеки от действительности. Более правы были другие наблюдатели, которые писали, что «телега власти Горбачева опрокинулась еще в августе, и все попытки вернуть ее в сентябре были изначально бесплодны»[269]. Я наблюдал Горбачева с более близкого расстояния – и на заседаниях съезда, и в кулуарах, а один раз в совещательной комнате, где собрались почти все президенты и некоторые из народных депутатов, – и я не видел у Горбачева ни «фантастической уверенности в себе», ни «феноменальной воли», ни «ярости». Горбачев был уже не способен на решительные, а тем более на рискованные повороты. К тому же он не чувствовал серьезной поддержки со стороны народных депутатов. Не менее 500 – 600 народных депутатов СССР уже открыто выступали на съезде как сторонники Ельцина. Депутаты от Казахстана поддерживали почти все предложения Н. Назарбаева. Многие из депутатов от Украины спрашивали совета не у Горбачева, а у Л. Кравчука, депутаты от Узбекистана – у И. Каримова и т.д. Институт социологии парламентаризма попросил народных депутатов СССР письменно ответить на вопрос: «Каких 5 – 6 человек Вы считаете в настоящее время политическими лидерами страны?» На эту просьбу откликнулось более 1000 депутатов. При этом 655 народных депутатов, или 66% опрошенных, назвали Ельцина, 480 депутатов (48,3%) назвали Собчака и только 411 депутатов (41,3%) назвали Горбачева. Назарбаев получил в этом опросе 372 голоса (37,4%), а Кравчук – только 37 голосов (3,7%). Фамилию Н. Рыжкова внесли в свой список только 24 депутата, а фамилию Бурбулиса – 15 депутатов.

Но и в поведении Бориса Ельцина на съезде не было видно той уверенности в себе и того подъема, которые мы видели в августе 1991 г. Вскоре после съезда, когда никакой новой системы органов власти ни в СССР, ни в РСФСР еще не было создано, Ельцин принял решение уехать на отдых в Сочи. Он вернулся в Москву только в октябре. Это решение Президента России вызвало недоумение и протесты в его собственном окружении: как можно отдыхать, когда надо реализовать одержанную над путчистами и Горбачевым победу? Но Ельцину нужно было оценить и понять свое новое положение в стране и соответственно выработать свою линию поведения. «В политике все имеет значение, – писал Ельцин позднее в своих мемуарах. – Начиная с моего «знаменитого» сочинского отпуска в сентябре 91-го, я пытался осмыслить то, что произошло. Я чувствовал, что в нашей истории действительно наступила новая эпоха. Какая – еще никто не знал. Но я знал, что впереди неимоверно трудное, тяжелое время, в котором будут и взлеты, и падения. В политике, в том числе и для меня лично, наступил новый, резкий поворот. Я бы сказал, поворот невиданный по своей резкости. Поэтому, находясь в отпуске, я был в довольно напряженном состоянии, хотя внешне и старался расслабиться. Настолько были неожиданными все произошедшие события. Мне была ясна основная линия дальнейших дел в стране: какой-то новый договорный процесс республик, какая-то чехарда с новыми горбачевскими назначениями. Но на этом фоне главное было определиться в своем собственном окружении, сделать какой-то рывок, резко прибавить обороты в российском правительстве, привести другие ключевые фигуры»[270]. Новыми «ключевыми» фигурами, которых вскоре выдвинул Б. Ельцин, стали такие люди, как Геннадий Бурбулис, Александр Шохин, Анатолий Чубайс и Егор Гайдар.